— Причину пожара установили?
— Умышленный поджог. Однако виновник пока не известен.
— Фарфоров действительно угрожал поджогом?
— Сам Вадим Алексеевич категорически это отрицает, но слушок такой витает среди знакомых Зоркальцева. По-моему, исходит он от Кудряшкиной. Я не случайно пригласил тебя в Новосибирск. Повстречайся со своими старыми знакомыми, побеседуй обстоятельно. Адрес у Фарфорова прежний. Кудряшкина тоже живет все там же, только в пустой квартире, поскольку ее сожителя — книжного спекулянта — суд приговорил к пяти годам лишения свободы с конфискацией имущества.
Антон усмехнулся:
— Не везет Леле в жизни. Каким образом она познакомилась с Зоркальцевым?
— Через Крыловецкую. Тоже на роскошной даче у камина грелась.
— Моя бывшая соклассница какое отношение к этой теплой компании имеет?
— Придется самому выяснить. В имеющейся у нас информации Галина Терехина не упоминается. А вот о Зоркальцеве многое можешь узнать у следователя областной прокуратуры Наташи Маковкиной. Знаешь такую?
— Конечно! Когда я работал здесь старшим оперуполномоченным угрозыска, Наташа после института вела первое в своей жизни следствие. В раскрытии того преступления мне довелось сыграть сольную скрипку. Любопытно, как она теперь выглядит, сильно изменилась?
— Все такая же, молодая и красивая, — с улыбкой сказал Шехватов. — Советую повидаться с ней в первую очередь.
— Спасибо, непременно повидаюсь, — тоже улыбнулся Антон.
Глава V
В светлом, просторном здании областной прокуратуры было малолюдно и тихо. Бирюков окинул взглядом насупленно-сосредоточенных посетителей, которые пришли сюда явно не с радостью, и, посматривая на дверные таблички, зашагал вдоль длинного коридора. Возле двери с табличкой «Следователь Н. М. Маковкина» он остановился, поднял было руку, чтобы постучать, но дверь внезапно распахнулась. Из кабинета, обдав Антона терпким запахом духов, сердито вышла полная раскрасневшаяся женщина с длинным, словно у утки, носом. Даже не взглянув на отступившего в сторону Бирюкова, она шумно высморкалась в скомканный носовой платок, рывком поправила на плече ремень хозяйственной сумки и по-солдатски широким шагом гулко застучала по коридору каблуками массивных туфель.
Антон вошел в стандартно обставленный следовательский кабинет. За небольшим канцелярским столом, возле металлического сейфа, вполоборота к окну задумчиво сидела Маковкина, в темно-синем форменном костюме похожая вовсе не на следователя прокуратуры, а, скорее, на миловидную белокурую стюардессу. Повернувшись к неожиданно вошедшему Бирюкову, она не то удивилась, не то обрадовалась:
— Антон Игнатьевич?.. Наконец-то появились!
— Почему, Наталья Михайловна, «наконец-то»? Невольно к этим грустным берегам меня влечет неведомая сила, — шутливо продекламировал Бирюков и поздоровался.
— Здравствуйте, — ответила Маковкина. Она поднялась, глядя на высокого Бирюкова снизу вверх, подала ему руку, улыбчиво прищурила слегка подведенные глаза и уже с нескрываемой радостью сказала — Садитесь, пожалуйста. Я давно вас жду. Жаль, что не пришли на полчаса раньше — послушали бы неприятный разговор с весьма неприятной дамой.
— С той, которая чуть было не растоптала меня перед дверью? — усаживаясь на стул, спросил Бирюков. — Очень невоспитанная тетя.
— Людмила Егоровна Харочкина не тетя, а родная мамочка потерпевшей, — Маковкина, стараясь не помять юбку, осторожно села на свое место. — Шехватов мне звонил, сказал, что вы будете участвовать в розыске Зоркальцева.
— Что этот Зоркальцев натворил?
— Признаться, дело очень туманное. Дочь Харочкиных Анжелика в прошлом году закончила школу. Говорит, утомилась. Заботливые родители разрешили единственной дочери, которая, кстати сказать, несмотря на свои неполные восемнадцать лет, по комплекции уже догоняет мамочку, годик отдохнуть. Чтобы доченька не забыла школьный курс математики и физики, за четыреста рублей наняли в репетиторы инженера Зоркальцева. Поначалу репетиторство проходило раз в неделю у Харочкиных дома. С весны же Зоркальцев перенес занятия к себе на дачу. Финал — мамочка обратилась в прокуратуру с письменной жалобой, как она говорит, на коварного репетитора, — Маковкина достала из сейфа тонкую бумажную папку, порылась в ней и подала Бирюкову один из протоколов допроса. — Вот показания потерпевшей…
Антон быстро пробежал взглядом анкетные данные и внимательно стал читать показания Анжелики Евгеньевны Харочкиной:
«В самом начале апреля, число точно не помню, Геннадий Митрофанович Зоркальцев предложил мне позаниматься математикой у него на даче, которая находится недалеко от Новосибирска. День был теплый, солнечный. Поэтому я охотно согласилась. Поехали мы туда в его автомашине. По пути остановились на Красном проспекте, у винного магазина. Зоркальцев сходил в магазин, купил там бутылку пятизвездочного грузинского коньяка и килограмм шоколадных конфет. Для чего это куплено, он мне не говорил. Когда приехали на дачу, Зоркальцев первым делом зажег камин. Мы подождали, пока в даче нагреется, и стали заниматься математикой. Возможно, через час или чуть поменьше я устала, попросила сделать перерыв. Зоркальцев сказал, что на сегодня занятий достаточно, а уж если отдыхать, то с музыкой. Он сходил к машине, принес оттуда японский транзистор, бутылку купленного коньяка и стал предлагать мне выпить с ним за компанию. Я не хотела пить, но Геннадий Митрофанович настойчиво убеждал, что ничего страшного от одной рюмочки не будет. Первую рюмку он заставил меня выпить через силу. Потом сразу налил еще. Я хотела отказаться, но опять не смогла. После второй рюмки мне стало все безразлично. Сколько всего рюмок выпила, точно не помню, но опьянела так, что не могла держаться на ногах. Хорошо запомнила лишь то, как Зоркальцев уложил меня в постель. Я закричала, а он припугнул: «Молчи, а то хуже будет». Дальше ничего не помню. Очнулась уже вечером, от холода. Все тело и голову ломило от боли, а на руках виднелись синяки. Зоркальцев, в рубашке и джинсах, сидел у камина. Я спросила: «Что вы со мной сделали?» Он ответил: «Ничего». — «А почему я в постели?» Он усмехнулся: «Ну, Анжела, ты юмористка из кулинарного техникума. Где же, как не в постели, тебе быть после бутылки коньяка». Я, конечно, маме об этом ничего не сказала, побоялась. В начале июня я заболела — стало сильно тошнить. Мама заметила болезнь и повела к врачу. Когда врач определил, что я беременна, пришлось рассказать родителям правду. Теперь понимаю, мне ни под каким предлогом не следовало так сильно напиваться, но я ведь не думала, что Зоркальцев спаивает умышленно, чтобы воспользоваться моим беспомощным состоянием. Всего мы с Зоркальцевым ездили к нему на дачу три или четыре раза, точно не помню. Больше там не выпивали, и Зоркальцев ко мне не приставал».
Закончив чтение, Бирюков покачал головой:
— По-моему, эта преподобная Анжелика Евгеньевна в неполные восемнадцать лет успела пройти огни, воды и медные трубы.
Маковкина утвердительно кивнула:
— Очень развязная девица. Давая такие показания. ни покраснела, ни смутилась. Поговорила я с ней о жизни, не для протокола. Оказывается, курит и «слегка» употребляет вино с четырнадцати лет. Первый раз «влюбилась» в какого-то красивого официанта — в пятнадцать или шестнадцать, точно не помнит. На языке — сплошные «Чинзано», «Кэмэл», «Супер Райфл», «Бони М» и так далее. Всему импортному знает цену: и вину, и сигаретам, и джинсам, и грампластинкам. Когда же речь заходит об отечественном, кривится в презрительной ухмылке. Совершенно не имеет представления о стоимости хлеба, сахара, молока. Спрашиваю: «Неужели ты их никогда не покупала?» Жмет плечами: «Покупала иногда, а сдачу не пересчитывала». — «Как же дальше жить думаешь?» — «Как получится»… — Маковкина показала взглядом на протокол. — Если бы не беременность, случай на даче Зоркальцева стал бы для нее проходным эпизодом и канул бы в Лету.