Однако местами йодда Смиренных Прислужников не учли особенностей местных лабиринтов, допустили заход в тыл, и то здесь, то там вспыхнули драки на ножах, дубинках и боевых имплантах.
Ополчению, стремительно мобилизованному Диктатионом, откровенно не хватало выучки, но они компенсировали это желанием выслужиться перед приказами и шли на самоубийственные накаты внушительными стаями. Многие неслись к месту боя на гендо, кое-кто даже палил прямо с двухколесников, диким роем вертясь вокруг позиций «тупомордых» и поливая тех ураганом фанга, лишь каждая сотая из которых достигала цели.
Над улочками летели стоны раненых, визгливая перекличка отступавших ракшак и боевые кличи наседавших головорезов Благолепия.
— Прочь с нашей земли! — визжали совсем молодые самцы, бросаясь под фанга и удары манипуляторов кастура.
— Мы вас всех убьём! — голосили с крыш пёстрые, обвешанные дешёвыми украшениями самки, заряжая ракетометы.
— Убирайтесь, ублюдки, вашего закона над нами нет! — ревели улочки, по которым к месту боя всё примагничивались и примагнчивались обитатели окрестных кварталов, вооружённые чем попало.
Ракшак же, насколько я успел заметить, дрались в полсилы.
Как и их противники из трущобных банд, они получили ультимативные, но откровенно фальшивые приказы, и сейчас многие начинали задумываться, ради чего проливают кровь на окраинах Юдайна-Сити. Их можно было понять, ведь чаще всего в ракшак вступали, чтобы получить субсидии на социальные поборы и обзавестись льготной норой…
К тому же, сколь бы экипированным ни было воинство смирпов, его главным преимуществом оставался статус, а не качество подготовки. А продолжавший барахлить и разваливаться Мицелиум только способствовал хаосу, смятению и растущему желанию отступить.
«Моллюск» завалился на крышу одноэтажного глиняного дома, проломив её и исчезнув в фонтане из пыли и обломков. Второй — подбитый, лишённый одной из верхних лап, — выставил дымовую завесу и бросился прочь.
Бронефаэтоны ракшак, показавшиеся в конце соседней улицы, больше не пытались остановить колонну «Коппульсо», а прикрывали отход собственной пехоты. На них наседали гендоисты; один снаряжённый взрывчаткой двухколесник даже попробовали использовать в качестве самоходной бомбы, но тот завалился за несколько метров до цели и исчез во вспышке взрыва.
Я оторвался от влажной полумаски перископа, напоследок успев заметить, что пылевая буря уже скрыла северо-западные окраины гнезда и продолжает подступать.
Ч’айя судорожно вздохнула, вынула из-под сиденья бутылку с водой и жадно припала к горлышку. Ункац-Аран задумчиво шевелил ушами, будто отголоски боя могли ему о многом рассказать.
Три броневика «Диктата» ещё несколько раз свернули, выскочили в геджеконду Храдья и понеслись к переправе через Кольцевой канал. Местные шайки провожали нас пальбой в воздух и радостными воплями. Несколько гендо даже сопровождали, вертясь в опасной близости от толстых бортов и будто пытаясь приобщиться к таинству прорыва.
Интересно, как бы запели эти славные победители ракшак, если бы знали о цели нашего похода?
— Могу констатировать, что данная часть плана осуществлена успешно, — негромко отчитался Энки в моём заушнике. — Связь всё же барахлит, но я остаюсь с вами и в стержневом присутствии. На случай сбоя все инструкции загружены в виртуальный клон, но будем надеяться, до его призыва дело не дойдёт.
Я хмыкнул, поймал удивлённый взгляд шамана, но реагировать не стал.
Сопровождающие гендо отстали, пальба стихла.
Теперь колонна катила через разрозненные, обнесённые заборами и охраняемые профессиональными артелями промплощадки, куда из-за пределов гнезда на сортировку и переработку свозились полезные ископаемые, абура для синтетических производств, металлы и минералы.
Этим зубастым, вооружённым и укреплённым в разы сильнее ракшак парням было откровенно начхать на бои по соседству. Однако же многочисленные супрессоры на бронированных башнях всё же в режим готовности перешли.
Под их строгими взглядами «Коппульсо» пронеслись мимо перегонного завода, пары фильтрационных станций и золотоплавильного комбината, нырнули под трубопровод (я заметил в его тени многочисленный караван чу-ха-хойя, вставший на привал перед посещением гнезда) и выскочили к мостам Кольцевого канала.
Я был удивлён, но промышленно-технологическое пригнездовье оставило тягостное впечатление.
Во-первых, не самыми тёплыми воспоминаниями о Стиб-Уиирта и моем знакомстве с Юдайна-Сити. Во-вторых — ощущением его абсолютной замкнутости на себе при показном наплевательстве на дела огромного пульсирующего города.
А ещё мне почему-то не без зависти подумалось, что на восточных границах пригород окажется иным — с вольготно разбросанными особняками и просторными парковыми угодьями вместо геджеконду, и исследовательскими центрами в новейших архитектурных стилях вместо угрюмо-неприступных цитаделей по приёму и переработке добытого вовне…
Бойцы Бронзы облегчённо обмякли в ремнях безопасности, многие открыто молились и чертили на мордах охранные знаки. Сам Боевой Коготь стаи отдавал распоряжения и пояснял курс, но я уже не слушал.
Под рифлёными колёсами бронефаэтона зашуршало покрытие моста, затем транспорты выскочили на бездорожье.
Пылевая буря кипящей стеной отрезала нас от Юдайна-Сити, скрыла очертания гнезда, растворила цеха и заводы, и замела свежие следы. Что ж, природная завеса точно не входила в программу поддержки от союзной половины джинкина-там, и только глупец не назвал бы это ничем иным кроме как божественным вмешательством Благодетельной Когане Но.
Окончательно задвинув перископ в потолочную нишу, я не удержался от широкой, наверняка весьма нелепой и неуместной улыбки, и вынул флягу. Открыл под неодобрительными взглядами Ункац-Арана и Ч’айи, и отсалютовал Красной Суке, оставшейся далеко-далеко.
— Я покинул Юдайна-Сити живым, дрянь!
— Ты о чём, сынок? — прищурился гадатель, но я только отмахнулся.
Что бы там ни вбивала в меня Магда фер вис Мишикана, я смог. Даже если через пару часов Лансу Скичире отстрелят башку, я смог!
п.5.; г.8; ч.2
Я спрятал пайму под бронекурткой, повернулся к девчонке объяснить, что это был по-настоящему важный глоток, но осёкся — на лбу Ч’айи всё отчётливее проступала изогнутая морщинка.
— Всё плохо? — одними губами спросил я, но она поняла. — Она на подходе?
Ответила так же тихо, но так же понятно:
— Да… но я справлюсь… Я смогу, поверь!
А что мне ещё оставалось? Только верить… И насколько бы я был не прочь увидеть Куранпу вечером в нашей общей спальне, настолько же сейчас молился о том, чтобы своевольница оставалась под замком.
Ункац-Аран высунул кончик языка и сейчас переводил взгляд с меня на девчонку и обратно, определённо желая вникнуть в суть разговора. Убедившись, что никто ему ничего пояснять не намерен, старик чуть заметно фыркнул и уставился на Ч’айю иначе — внимательно, цепко, будто только сейчас осознал, что рядом со мной сидит ещё один белый терюнаши.
А это, в свою очередь, могло вызвать ряд неприятных и крайне несвоевременных вопросов…
Я поёрзал, подался к нему, отвлёк. Спросил первое, что пришло на ум:
— Он всё ещё зол?
Гадатель неохотно оторвал взгляд от моей подруги. Недовольно причмокнул, но втянул язык. Ответил с хмыканьем, в котором равночитались и насмешка, и сочувствие:
— А сам ты как думаешь?
Я сделал вид, что не совсем понимаю.
— Почему же многоуважаемый казоку-хетто в таком случае не одарил своего несмышлёныша очаровательной улыбкой поперёк горла?
На этот раз Ункац-Аран помедлил, но после действительно втянулся в разговор.
— Думаю, он слишком верит в тебя, — наконец кивнул шаман, а лапа его дёрнулась, словно в ней был зажат невидимый посох, которым он хотел пристукнуть по полу. — Чу-ха азартны, Ланс, не забыл? А твой… отчим считает опасного терю обманчиво удачливым. Своей керамической монетой, сисадда? Той, что сааду дарят новорождённым на удачу. Пустой и хрупкой побрякушкой, с которой можно свернуть горы. Не могу сказать, что верю во все эти байки, сынок, но за годы наблюдений за тобой начал подозревать, что упомянутая удачливость во многом… правдива. И если такое заметил даже я, то что должен думать счастливый отец спасённой соплячки?