По одной причине: нечестность абсолютно противоположна характеру Бога.
Согласно Посланию к Евреям, «невозможно Богу солгать» (Евр. 6:18). Это означает не
то, что Бог не желает лгать, или то, что Он решил не лгать, — Он просто не может. Для
Бога солгать — это как для собаки летать или для птицы лаять. Такого просто не может
быть. Послание к Титу вторит словам из Послания к Евреям: «Неизменный в слове Бог»
(Тит. 1:2).
48
Бог всегда говорит правду. Когда Он заключает завет, Он держит слово. Когда Он
делает заявление, Он именно это и имеет в виду. А когда Он провозглашает истину, мы
можем этому верить. То, что Он говорит, — правда. Даже «если мы неверны, Он
пребывает верен, ибо Себя отречься не может» (2 Тим. 2:13).
С другой стороны, сатана не может говорить правду. Иисус говорит, что дьявол —
«отец лжи» (Ин. 8:44). Если помните, обман был первым орудием из багажа дьявола. В
Едемском саду сатана не приводил Еву в уныние. Он ее не соблазнял. Он не
вкрадывался в ее доверие. Он просто ей врал: «Бог сказал, что вы умрете, если съедите
этот плод? Вы не умрете» (см. Быт. 3:1-4).
Наглый лжец! Но Ева проглотила эту ложь, плод был сорван, и через несколько
параграфов мы видим, как муж и сын последовали ее примеру, и честность Едема стала
казаться далеким воспоминанием.
И до сих пор кажется. Даниэль Уэбстер был прав, когда заметил: «Нет ничего
сильнее правды, и часто — ничего более странного».
Плата за обман
Судя по опросу журнала «Psychology Today» дьявол по-прежнему плетет свои сети, а
мы по-прежнему срываем запретные плоды.
• Людей, обманывавших своих брачных партнеров, больше, чем жульничавших с
налоговыми декларациями или счетами о расходах.
• Больше половины опрошенных сказали, что если бы их счета проверяли, они, вероятнее всего, были бы должны правительству деньги.
• Почти каждый третий признается, что за последний год в чем-то обманул своего
лучшего друга; девяносто шесть процентов из них испытывают чувство вины.
• Почти половина опрошенных говорят, что если бы они на стоянке поцарапали
чужую машину, они бы уехали, не оставив даже записки, — хотя подавляющее
большинство из них (восемьдесят девять процентов) соглашаются, что это было
бы аморально22.
Возможно, нужно спрашивать не о том, почему Бог требует такой честности, а
скорее почему мы терпим такую бесчестность? Пророк Иеремия как никогда прав, восклицая: «Лукаво сердце [человеческое] более всего и крайне испорчено» (Иер. 17:9).
Как мы можем объяснить свою нечестность? По какой причине наши языки раздвоены, а обещания — скользки? Не нужно проводить опрос, чтобы найти ответ.
Во-первых, нам не нравится правда. Большинство из нас может только
посочувствовать человеку, которому звонит жена, собирающаяся лететь домой из
Европы.
— Как мой кот? — спрашивает она.
— Умер.
— О, дорогой, не будь таким честным. Почему ты не рассказал об этом постепенно?
Ты испортил весь мой обратный путь домой.
22 James Hassett, «But That Would Be Wrong», Psychology Today, ноябрь 1981, с. 34-41.
49
— Как постепенно?
— Ты мог мне сказать, что он на крыше. Потом, когда я бы позвонила вам из Парижа, ты мог бы сказать, что он очень вялый. Затем, когда я позвонила бы из Лондона, ты мог
сказать, что он заболел, а когда я позвонила бы из Нью-Йорка, ты мог бы сказать, что он
у ветеринара. А уже потом, когда я приехала бы домой, ты мог бы сказать, что он умер.
Муж впервые слышал о таком порядке ознакомления с новостями, но он был готов
учиться.
— Хорошо, — сказал он, — в следующий раз я постараюсь сделать это лучше.
— Кстати, — спросила жена, — а как мама?
Последовала долгая пауза, и наконец муж ответил:
— А, она на крыше.
Очевидно, что мы просто не любим правду. Наше кредо — «Вы должны знать
правду, и правда вас больно заденет за живое». Наша неприязнь к правде пробуждается
уже в трехлетнем возрасте, когда мама заходит в комнату и спрашивает:
— Ты ударил младшего брата?
Мы понимаем в этот момент, что искренность будет иметь свои последствия. И мы
учимся... ну, это не совсем ложь... Мы учимся скрывать факты.
— Ударил ли я младшего брата? Все зависит от того, как вы понимаете слово
«ударить». То есть, разумеется, я вступил с ним в контакт, но признают ли присяжные
это ударом? Знаете, все относительно.