– Больше никогда не зови ее с нами, – сказал Дэниел Маркусу.
– …которую я не люблю. Но думаю, мама любит рыбу. Не сомневаюсь, ей понравилась бы та розовенькая рыбка…
– Не позову, – заверил Маркус. Конечно, верх невоспитанности осуждать маленькую девочку, но она была невыносимо назойливой.
– …хотя Шарлотте не понравилась бы. Шарлотта ненавидит розовое. Никогда не наденет ничего подобного. Она говорит, что в розовом выглядит худосочной. Правда, я не знаю, что такое «худосочная», но звучит довольно-таки неприятно. Мне лично нравится лавандовая расцветка.
Мальчики хором вздохнули. Они не собирались останавливаться, однако Гонория выскочила вперед и, преградив им путь, с широкой улыбкой оповестила:
– Она подходит к моим глазам.
– Кто? Рыба? – удивился Маркус и заглянул в ведро, которое нес. Там плескались три превосходные крупные форели. Их могло быть больше, если бы Гонория не опрокинула ведро. Она сделала это случайно, но два законных трофея Маркуса преспокойно отправились обратно в озеро.
– Нет. Ты что, совсем меня не слушаешь, да?
Этот момент Маркус запомнил навсегда. Впервые в жизни он столкнулся лицом к лицу с худшим проявлением того, что называется женской логикой, а именно – с возмутительной манерой огорошивать собеседника каверзным вопросом, на который в принципе невозможно ответить правильно.
– К моим глазам подходит лавандовая расцветка, – чрезвычайно авторитетно сообщила Гонория. – Так говорит мой папа.
– Ну значит, так оно и есть, – с облегчением согласился Маркус.
Она намотала на палец прядь волос, но локон распрямился, как только она его отпустила.
– А коричневый цвет подходит к моим волосам, но мне больше нравится лавандовый.
Маркус поставил ведро на землю. Оно было ужасно тяжелым, а ручка резала ладонь.
– Нет уж, – возмутился Дэниел, хватая ведро свободной рукой и возвращая его Маркусу. – Мы идем домой. – Дэниел посмотрел на Гонорию: – Прочь с дороги.
– Почему ты добрый со всеми, кроме меня? – спросила она.
– Потому что ты прилипала! – отрезал он.
Что правда, то правда, но все-таки Маркус сочувствовал Гонории. По крайней мере иногда. Ведь она находилась в положении единственного ребенка среди взрослых, а он отлично знал, каково это. Ей хотелось участвовать в жизни семьи, в играх, развлечениях, вечеринках, словом, во всем том, для чего она, по общему убеждению, была еще слишком мала.
Гонория не стала отвечать оскорблением на оскорбление, но и дорогу не освободила. Некоторое время она молча сверлила брата гневным взглядом. Потом шумно шмыгнула носом.
Маркус пожалел, что не захватил из дома носовой платок.
– Маркус. – Теперь она смотрела только на него, словно ее брата тут и вовсе не было. – Не хочешь ли ты выпить со мной чашечку чая и поиграть?
Дэниел насмешливо фыркнул.
– Я принесу своих лучших кукол, – очень серьезно сказала она.
Боже, что угодно, только не это!
– А еще будут пирожные, – добавила она тоненьким жеманным голоском, вселившим в Маркуса смертельный ужас.
Он бросил панический взгляд на Дэниела, однако помощи не последовало.
– Ты согласен? – требовательно спросила Гонория.
– Нет, – выпалил Маркус.
– Нет? – переспросила она, не сводя с него пристального, немигающего взгляда.
– Не могу. Я занят.
– Чем?
Маркус кашлянул. Дважды.
– Делами.
– Какими делами?
– Разными. – Он чувствовал себя ужасно и попытался сгладить неловкость: – У нас с Дэниелом есть кое-какие планы.
Гонория явно обиделась. У нее задрожала нижняя губа, и на сей раз Маркус точно знал, что это не притворство.
– Мне очень жаль, – добавил он.
Ему страшно не хотелось огорчать ее. Но Боже милостивый, чаепитие! Где это видано, чтобы двенадцатилетний мальчик пожелал принять участие в подобного рода мероприятии.
С куклами.
Маркуса передернуло.
Гонория резко повернулась к брату, и ее лицо покраснело от злости.
– Это ты заставил его отказаться.
– Я не произнес ни слова, – ответил Дэниел.
– Ненавижу тебя, – прошептала Гонория. – Ненавижу вас обоих. – Она внезапно перешла на крик: – Я вас ненавижу! Особенно тебя, Маркус! Я тебя по-настоящему ненавижу!
После этого она со всех ног побежала к дому. А поскольку ножки у нее были худые и маленькие, то бежала она, откровенно говоря, не очень быстро. Маркус и Дэниел молча стояли и смотрели ей вслед.
Она была уже у самого дома, когда Дэниел кивнул и сказал:
– Она тебя ненавидит. Теперь ты полноправный член семьи.