Добровольцы, конечно, нашлись. Все трое (маленькая лопата в руках Лакса и моя хворостинка в счет не попали) направились к развалинам. Вблизи они ничуть не теряли своего обаяния: древность и красота вовсе не белого, а какого-то то ли серого, то ли голубого с тонкими прожилками и завихрениями материала очаровывали сами по себе, но кое-где сохранился и узор: гроздья цветов и фруктов, изящные барельефы танцующих фигурок людей, нет, эльфов, силуэты животных. Даже жалкие останки, язык не поворачивался назвать их остатками, дворца Тень Ручья заставляли сердце тоскливо сжиматься, сожалеть об утраченном навеки великолепии. Каким же надо быть узколобым фанатиком, чтобы безжалостно уничтожить такую красоту? Ну не хотели с людьми мириться, политика князя по вкусу не пришлась, так подкараульте правителя где-нибудь на лесной дорожке, стрелу или кинжал в сердце загоните — вот и вся недолга, зачем же архитектурные шедевры уничтожать? А я-то думала, что страсть к разрушению только человеческая черта. Как бы не так. Безумцы и вандалы альянса Каора оказались ничуть не лучше варваров, подпаливших Рим.
Я тихонько вздохнула, отвела взгляд от узоров на камнях, продолжающих вопреки злой воле разрушителей петь гимн красоте, и покачала веточкой в руке, пытаясь настроиться на магию, которую заложила в нее рунами. Покалывание и тепло в ладони подсказало: сила присутствует. Зажмурившись, стала определять, что мне делать теперь, куда идти, как начать поиск, и подействует ли мое заклятие так, как хотелось, чтобы в земле отыскать ценности, а не родник или подземную речку. Ладонь обдало очередной порцией тепла, а потом прохлады, и я ощутила, как веточку повело вправо. Сделала шаг, другой, третий — дальше в развалины. Притяжение стало сильнее. Точно и правда я держала в руках удочку, на крючке которой билась рыбка. Через десяток шагов почти побежала. Нет, не рыбка, рыбища. Меня потянуло вперед так сильно, что я едва не упала. Лакс успел поддержать меня за талию, встревоженно крикнул:
— Оса, ты как?
— Нормально, что-то нашла или оно нашло меня, дай доберусь до места, — попросила его и припустила туда, куда тянула веточка.
Я прыгала через камешки, перелезала через камни, переползала через здоровенные плиты и лежащие на траве колонны, досадливо кусала губы, злилась, если приходилось сворачивать с прямого курса и огибать особенно крупное препятствие. Фаль, улюлюкая, летел за мной. Лакс, вняв предупреждению, шагал молча.
Где-то почти в центре развалин ветка наконец перестала тащить меня вперед и клюнула вниз с такой силой, что я упала на колени, только сейчас ощутив, как ноет лодыжка подвернутой когда-то на физкультуре ноги.
— Здесь! — объявила громко.
— Что? — выпалили парни.
— Почем я знаю, — хлопнувшись на плоскую теплую плиту и вытянув ноги, огрызнулась я. — Раскопайте, тогда узнаем. Я только понимаю: рыть надо в этом месте, а на какую глубину и что достанем, придется устанавливать опытным путем!
— Рыть значит рыть, — покорился Лакс и воткнул лопатку в траву.
— Это правильно, рой, дорогой. А я отдохну, созерцая твои труды, — одобрила я и, наблюдая за тем, как споро вгрызается в землю приятель, периодически отбрасывая особенно крупные камни, щегольнула известной мудростью: — Есть три вещи, на которые можно смотреть бесконечно: пламя, текущая вода и то, как другие работают.
Лакс хохотнул, а я, развивая успех, добавила:
— Вот поэтому так много зевак сбегается на пожар, ибо сие великолепное зрелище сочетает в себе все три компонента.
Вор откровенно заржал, тоненько захихикал и Фаль, хлопнувшись мне на колени: держаться в воздухе и одновременно заливисто смеяться у мотылька не было сил.
— Шутница, — хмыкнул рыжий, закончив хохотать, и снова вогнал лопатку в землю, она обо что-то заскрежетала, только звук получился немного другим, непохожим на обычное столкновение с камнями. Лакс тоже почувствовал это, наклонился и, отбросив лопатку, начал разгребать землю руками, Фаль покинул мои колени и тоже подключился к работе, выхватывая маленькие и весьма крупные, где-то с мой кулак, камни и отбрасывая их в сторону. И откуда только сила взялась в мотыльке?