Дурное чтиво. Я отыскал томик Хэмингуэя и на пару часов перенёсся в зелёные холмы Африки.
Потом и читать наскучило. Послонявшись без толку по дому, я выбрался на открытую веранду — и обнаружил там не только гири Вована. На плетёном кресле валялся аккордеон.
Почти забытые музыкальные навыки тут же попросились наружу. Скоро, сидя в том самом кресле, я уже мучил потрёпанный инструмент и напевал:
Чёрный ветер гудит над мостами,
Чёрной гарью покрыта земля.
Незнакомые смотрят волками,
И один из них, может быть, я…
Вряд ли многоуважаемый автор одобрил бы моё исполнение, но в конце концов — какое его собачье дело? Как известно, давно наступила «смерть автора», для произведения теперь ничего не значит присвоение авторства, оно живёт своей жизнью, бла-бла-бла… Главное — мне стало чуть-чуть веселее, а в сложившемся положении это уже успех.
Моя жизнь дребезжит, как дрезина,
А могла бы лететь мотыльком;
Моя смерть ездит в чёрной машине
С голубым огоньком…
Не сразу я заметил, что за мной наблюдают.
Обычно-то держу ухо востро, просто так к вашему рассказчику не подберёшься. Однако Вован справедливо заметил: нынче я был не в форме. Трудно с этим поспорить и нечему удивляться.
Это была женщина. Если точнее — молодая девушка: она стояла за сетчатым забором, почти сокрытая ночным мраком. Только силуэт, но сделай незнакомка ещё шаг — и её удалось бы рассмотреть в лунном свете. Я не подавал вида, что заметил её: продолжал играть и петь.
Не корите меня за ухарство,
Не стыдите разбитым лицом.
Я хотел бы венчаться на царство
Или просто ходить под венцом…
Успел ещё раз пропеть строчки о смерти, ездящей на машине с голубым огоньком, когда слушательница наконец приблизилась. Её голос звучал куда приятнее моего.
— Вы очень красиво поёте.
— Неправда. Но спасибо.
Она действительно оказалась совсем молоденькой: не старше двадцати. И очень красивой — это я сразу заметил. Хрупкая блондинка с короткой стрижкой. Кожа бледная-бледная, почти прозрачная, как рисовая бумага. Очаровательно.
— А тут давно никто не поёт. Вообще жизни не стало: все уехали в город. Только старики теперь живут… да я. А меня Настя зовут.
— Очень приятно.
Иногда и вежливые слова могут прозвучать обидно. Она явно расстроилась.
— Вы не хотите со мной разговаривать?..
— Если честно, я сейчас ни с кем не хочу разговаривать.
— Тогда можно… я вас просто послушаю? Спойте ещё.
Хоть это и было немного странно, Насте я не отказал. Какое-то время загадочная гостья стояла за оградой, слушая о песню том, что нельзя купить судьбу в магазине. И другие песни тоже. А потом исчезла в ночи — совсем неожиданно, я даже этого не заметил.
***
То ли музыка тому залогом, то ли неожиданная встреча с Настей, то ли долгий сон (которого так давно не было)… а может, и всё вместе — но мне стало полегче. Я опять провалялся весь день в полутёмной спальне, не разлепляя глаз, а уже после заката почувствовал себя бодрым и решил, что пора приступить к физическим упражнениям.
Как говорится, в здоровом теле — здоровый дух! Очень скоро я крутил педали велосипеда, про который говорил Вован.
Аппарат был, конечно, раритетный: старше Насти уж точно, а скорее ровесник её маменьки. Скрипели спицы и цепь ужасно, сидушка оказалась неудобной, да и по росту велик мне плохо подходил — но я не жаловался. Свежий ночной ветерок в лицо, трепавший волосы и на ровном месте порождавший ощущение свободы — пусть ложное, но такое приятное — что ещё было нужно?
Сам не знаю, почему я поехал в сторону города.
Менее отвратительным этот урбанистический монстр для меня не стал. Я по-прежнему видел в городе лишь гнетущее, нездоровое и угрожающее, однако что-то к нему потянуло — вроде непреодолимого желания смотреть вниз, когда стоишь на большой высоте. Да-да, так всё и было. Скользя вдоль безликих многоэтажек, я задирал голову — но на деле будто в пропасть глядел.
Счёт времени в последнюю неделю оказался утрачен, так что какой сегодня день — я не знал. Видимо, не пятница или суббота, потому что новостройки спали: всем завтра на работу. В центр, в самое чрево этого чудовища с зубами из стекла и бетона. Не позавидуешь.
Хотя многие в этих домах наверняка были счастливы. А я? Мне простое человеческое счастье давно не светило, конечно.
Погоревать о тяжёлой судьбинушке, за извечными чёрными полосами которой недавно и вовсе показалась задница зебры, я особо не успел. Едва рефлексия захватила мозг, оставив управление транспортом на чистые рефлексы и словно одеялом голову накрыв, как пришлось вернуться в реальность — жёстко, без прелюдии.