На обложке кассеты Лёва выглядел лучше, чем в жизни. С загадочным видом смотрел вдаль, длинные волосы развевались на ветру. «Хождение за семь морей» — свежак, Фёдор сам ещё не успел толком послушать. «Левиафан» хоть и плоть от плоти Ленинградского рок-клуба, но для Северодвинска — свои. После жены Ли Харви Освальда мало из города вышло известных людей. А Лёва не только всесоюзно знаменит был: и в капстранах знают…
Пока музыкант ставил автограф, Фёдор усмехнулся про себя: всё ещё не отвык что от «Союза», что от «капстран», хотя давно пора. Затем наконец-то подняли стопки.
— Так за что?
— Уже из головы вылетело.
— Тогда за новый альбом ваш!
— Ох, да клят он будь! Приехал на малую родину, называется: не дают прохода. А ты говоришь, дескать — туман, по приборам… Мне бы правда в тумане скрыться. Может, на год.
— Опять в Индию? Или в Тибет?
— В Камбоджу хочу.
— Куда?
— Ну, Кампучия бывшая. Ангкор-ват посмотреть. Место силы. Пролетарию нечего терять, кроме своих цепей, а рокеру кроме просветления не нужно ничего. Бабки, бабы… пыль суетная. Вот как наши дела сделаем, так сразу — чемодан, аэропорт, Камбоджа. Хоть нормальные песни напишу. Настоящие.
— Нам бы самим просветления… Флотские всё ходят, тыкаются, как котята слепые. Чего будет — не знаем. Чего хотим — не знаем. Обещали всем по квартире к двухтысячному году, а теперь хрен знает, кто дотянет до того двухтысячного. То ли в море, то ли на берегу устраиваться. Вот ты всё про духовное поёшь: то буддизм, то индуизм, то алкоголизм. Заповеди с проповедями, дхарма с кармой. А у нас поп церковь спалил и в «челноки» подался. Всё вокруг стремится к форме шара и катится в жопу.
— Женись.
— А зачем?
— Ну, экзистенциальных проблем это не решает, зато другие появятся: станет не до рефлексии. Шучу, конечно… Хорошее дело браком не назовут, проверено. Давай-ка за двухтысячный год выпьем.
Мысли от водки путались, зато текли по ней легко, как по солидолу. Фёдор любил американские книги про «потерянное поколение» и вечерами полярного дня пытался перечитывать их: чтобы разобраться в настоящем Родины через прошлое чужой страны. Старший помощник, ага! Самому бы кто помог…
Лёва наверняка хорошо понимал Федю, хоть из Северодвинска уехал ещё при Брежневе. Мехмат, богема, группа «Левиафан» и песни про море. Фёдор остался на родине и по морю ходил, только не как Иисус.
— Вот ты, Федя, говоришь: детство…
— Я говорю?
— Ну, может быть, и не говоришь. Думаешь. Про потерянность всю эту, про туман демократии. А помнишь, как мы пионерами в Карелию ездили?
— В детский лагерь-то?
— В него.
— Вроде припоминаю… — Фёдор почесал рано наметившуюся лысину. — Я вообще-то детство помню плохо, если по чесноку. Где-то только с тех пор. Сколько нам было… мне двенадцать. Значит, тебе…
— Я детство только теперь понимать начал. Многие вещи, которые с нами тогда случились: где Индия помогла, где книги, где… ну, это самое. Зелья по Кастанеде. Припоминаешь, как мы тогда в лесу заблудились? Понесла нелёгкая в индейцев играть, до темноты к лагерю выйти не смогли?
— Ага! Женщина нас какая-то вывела. Рыжая.
— Надо же, не забыл. Ладно… давно дело было, это я просто к слову. Образ, знаешь… образами поэты мыслят. Напомни, как ледокол ваш называется? «Вольга»?
— «Вольга».
— Прям на нём к острову пойдём?
— Ну, Лёва, ты ж сам договаривался. На «Вольге» так на «Вольге», мне только в радость друга сопроводить. А зачем тебе на Личутинский корг?
— Вот и командиры в части удивлялись: зачем это вам, товарищ музыкант, на Личутинский корг? Новая Земля, мол, не туристическое место. Напряглись. Может, подумали — я их секреты военные разнюхиваю… чудесные люди! Глядят в прицел.
— Ну, полигоны-то и «вэчэ» всякие от корга далековато. Просто местечко само по себе стрёмное.
— Чем же стрёмное?
— Да как объяснить... Там аж при Сталине ещё какие-то дикие поморы жили, никто к ним не совался. Даже служивые.
— Значит, байки ходят про остров?
— Я байки не собираю.
— Ой, да брось! Ну ведь точно же что-то говорят: под водочку, в компании…
— Я обычно один пью.
Военным объектом Личутинский корг точно не являлся — это нахер никому не нужный клочок земли в Баренцевом море. Имейся там секреты, ходили бы хоть какие-то слухи, однако ничего подобного. Но места и правда не туристические. Кабы все военные песнями Платонова не заслушивались — хрен бы они ему морскую экскурсию на ледоколе устроили. Не стоит корг такого баблища, за которое согласились бы. Пусть в стране беспредел и безнадёга, но какие-то принципы ещё остались. Хотя бы у людей при погонах.