Звучало до такой степени безумно, что даже могло быть разумной тактикой. По крайней мере, на взгляд Бахтина, который самому ему уже казался каким-то помутневшим. Капитан сохранял более ясный рассудок. И вопрос задал пусть не свежий, однако очень своевременный.
— Так всё-таки, зачем тебе на Личутинский корг?
— Этот вопрос теперь уже не имеет ни малейшего значения. Тяжёлое время сомнений, капитан, прошло: сейчас выбор стоит между жизнью и смертью, а он очевиден. Вы можете мне не верить, конечно… Как и в темноту посреди полярного дня, в лёд посреди лета. В то, что убили человека. Но от этого не изменится ни-че-го. Единственное, что способно изменить ситуацию — это ваше решение: идти на Личутинский корг, как мы договорились и как я предлагаю, или же нет.
Бахтин догадывался, о чём думает Красов. Личутинский корг сейчас банально ближе, нежели все другие варианты: Новая Земля, упомянутый в приказе Североморск, родной Северодвинск. Идти туда с точки зрения борьбы за корабль и жизни его экипажа — рационально само по себе, даже без странных речей Платонова. Дойти до берега, встать на якорь, отдышаться. А уж оттуда — на связь с большой землёй. Хоть своё начальство в Северодвинске, хоть эти… североморские. Не важно. Там, на корге, уже можно будет спокойно всём разобраться.
— Решайте, капитан. Времени осталось мало: скоро хитрость Сида заведёт нас так далеко, что уже не будет конца ни ночи, ни льдам, ни крови.
— Так на Личутинском корге, выходит, прямо самый Сид и есть?
— Возможно. И что? Бегать от медведя глупо — умрёшь уставшим. А вот если лезешь к нему в берлогу с рогатиной…
— Очень поэтичная метафора. Уместная — вот прямо слов нету…
Однако принимать решение Красову действительно было нужно. Старпом понимал: советы его капитану не нужны. Сам разберётся, да и решение уже практически принято.
***
А дальше всё было как в сказке.
Дурацкая только сказка, вот уж правда. То ли в запое её писали, то ли под чем-то ещё, то ли просто автор — мудак: этого уж Бахтин уверенно сказать не мог. Вроде было море кругом, а вроде — цветущий луг. Почувствуй себя Вещим Олегом на ледоколе. Никаких льдов. Никакой больше ночи.
Ну и остров был, конечно. Бахтин уже понимал: вряд ли обитатели этой земли зовут её Личутинским коргом. Он вообще понимал всё больше, и поначалу это озарение повергало в страх, потому что вырисовывалась в голове мысль, которая никому не понравится. Но затем стало как-то спокойнее. Не потому, что всё равно: потому, что как-то… неизбежно.
— Я ведь говорил тебе, Федя: только недавно понял некоторые вещи из нашего детства. С тех пор, как ирландскую мифологию изучил, как пообщался с людьми, как про Шеклтона накопал…
— Да, ты говорил.
— Ну вот. Ты если до сих пор ничего не вспомнил… то слишком не удивляйся тому, что на острове увидишь. За сердце можешь не хвататься: инфаркт тебе не грозит.
Бахтин то ли вспомнил, то ли нет.
Ледокол «Вольга» подошёл к острову с пологими берегам, сплошь покрытыми высокой травой. Подошёл куда ближе, чем могла бы позволить глубина при его осадке — но на такие мелочи уже даже капитан внимания не обращал, чего говорить о старпоме.
Красов не раз ходил мимо Личутинского Корга. Это всегда была голая скала посреди северного моря: ничего общего с цветущей землей, по которой он сейчас ступал. Но капитан знал, что остров — тот самый. Понял, что такое «место силы», о котором говорил Платонов. Вернее, не понял — прочувствовал. Разумом такое не постичь. Обычные явления ощущались иначе, точно в «пещере» Платона. От молодой травы веяло тысячелетним покоем. Белые бабочки чувствовались порхающими цветами, зеленые холмы — застывшими волнами. Глаза видели одно, а сердце воспринимало иное, постигая самую суть.
Показалась деревушка. Деревянные дома не отличались красотой и изысканностью. Поставь такой сруб в бедном архангельском поселке — ничем не выделится. Да и друг на друга постройки походили, как травинки на лугу. Но от них веяло уютом, безопасностью, теплом — всем тем, что является сущностью дома.
Местные не обращали на чужаков внимания, занимаясь повседневными делами. Простые, под стать своим домам, люди — с простыми лицами и заботами. Кузница, мельница, огороды… Все при деле. Наверное, труд поселенцев был нелёгким. Но наверняка — стократ более приятным, чем безумная гонка за достатком на «большой земле».