- Ну, допустим, мы с ним справимся, утром его вышколим, а что она станет делать вечером? Конь тупой, злобный.
- А мы его будем провожать с конюшни на манеж и обратно с шамберьерами. Закапризничает - пригрозим, а после выдерем.
- Тогда лучше авансом.
- Значит, согласен? Добро!
Миссис Мери Гроу (Марья Ивановна, как ее называли у нас) в жизни, без грима, оказалась значительно старше - так под сорок. Пышный костюм Шахерезады скрывал уже довольно расплывшуюся фигуру (перед выступлением камеристка затягивала ее в корсет без всякой жалости!). Мы поделили работу: я ездил тракена, Сергей действовал шамберьером. Он был старше, опытнее, а у меня просто шенкеля крепче.
Вывели на манеж Ноти-Боя (Ногтебоя, как переименовали его наши конюха). Я обратил внимание, что брюхо у него затянуто до предела. Позднее конюхи признались, что тянули вдвоем: один - сидя верхом, второй - стоя на земле. Лошадь с перетянутым животом злится и норовит сразу же скинуть всадника. Затянуть подпругу, подавая коня новичку, на пример молодому офицеру, - старая кавалерийская «шуточка». В цирке к тому же и безопасная: падать мягко!
Взяв поводья, я быстро отпустил обе пряжки на три или четыре дырки, и Ноти-Бой облегченно, глубоко вздохнул. У нас сразу же установились с ним дружеские отношения. Конюха были явно разочарованы. Но каким же бестолково-упрямым оказался рыжий немец-тракен с английским именем! К концу первой репетиции мы с ним оба были в мыле, задний край подпруги превратился в бахрому, а на боках коня остались многочисленные кровоподтеки от моих шпор.
Зато через три дня номер Мери Гроу снова включили в программу. Правда, шпоры ей подточили «звездочкой», беспощадно коловшей при первом намеке на непослушание. Вечером мы с Сергеем, наряженные в восточные костюмы, стояли с шамберьером в руке на противоположных концах арены. Ноти-Бой, видимо, уже запомнил, что хлестали его мы если и не так метко, как Гроу, то «щекотливее» - на конце бича прикрепили кусочки металлической щетки-корда. И об этой немаловажной для коня детали напоминали ему каждый раз, когда он пробегал мимо. Напоминали тихим свистом, как это делал Гарри.
Не следует думать, что мы с Кузилиным были какими-то мучителями. Лошади, как люди, - все разные. С одной достаточно поговорить - они понимают куда больше, чем мы предполагаем. С Долли, наверное, никогда не требовалось прибегать к наказаниям. С таким же, как Ноти-Бой, иначе нельзя.
А Долли? Она стояла забытая. Правда, миссис Гроу оставила ее на конюшне. Но тренировать перестали - зачем? Уже никогда не выйдет на арену лошадь-пенсионерка! И старая артистка тосковала, не могла примириться с концом своей карьеры: трудно забыть полтора десятка лет на манеже. По утрам, видя, как седлают Ноти-Боя, волновалась, ждала, не позовут ли и ее? Еще хуже было вечером: от музыки, шума, аплодисментов, доносившихся из манежа, буквально металась по деннику!
Я как-то сказал миссис Гроу, что лучше отправить ее на покой, куда-нибудь в деревню. Пусть пасется на траве, отдыхает. Мери помрачнела и сухо ответила, что это сложно и дорого. Я пожалел о своей бестактности: конечно, одной, без Гарри, ей едва ли удастся работать наездницей. Вернуться к эквилибру на проволоке? Сомнительно: и годы, и фигура - не та.
Через неделю после похорон Гарри, как всегда рано утром, я вошел через служебный вход. Справа и слева из денников потянулись ко мне лошади (в цирке гастролировала еще и труппа дрессировщика Никитина). Каждую нужно было угостить кусочком хлеба или сахара. Радостно зафыркал Ноти-Бой - для него у меня в кармане лежала большая морковка, разрезанная длинными дольками (кружочками нарезать нельзя, лошадь может подавиться), вторая – для Долли. Но она стояла, уткнувшись опущенной головой в угол, не обращая на меня никакого внимания.
- Алексей Федорович, - позвал меня дежурный конюх Сильчук, не трожьте ее. Пойдите-ка сюда.
После представления помещение проветривают, подметают в проходах и между рядами, разравнивают, выглаживают арену. Странно было, что Василий Савельевич прибирал арену сейчас, утром.
- Что случилось?
- Скверное дело, Алексей Федорович, Гарри Иванович ночью свою кобылу ездил.
- Ну что вы? Почудилось!
- Нет. Сегодня девятый день, и мертвые приходят со своими близкими прощаться. Ведь для него Долли была ближе, чем Марья Ивановна.
Сильчук рассказал, что с вечера стали дребезжать от ветра рамы окон. Он плотно их притворил и, видимо, случайно оставил запертым денник Долли. Потом прилег на не распакованные тюки сена, вздремнул немного. Конечно, дежурному это не полагается, но - был грех. Проснулся, услышав негромкий, но настойчивый свист.