Кудашев был удручен: выезжать на парад на этой развалине? Что он, с ума сошел?
- Если его постричь и привести в форменный порядок, то будет не лошадь, а картинка!
- Ладно. Попробуй, - махнул рукой Кудашев и пошел к своему взводу.
Дома ждала неприятность: Гаазе пригласили родственников на чашку кофе - отпраздновать помолвку Луизы с красным командиром.
Алексей не понимал: как, когда он стал женихом? Спросить постеснялся.
- Вот это дядюшка Петер,- представляла ему Луиза гостей. - Еще недавно он держал в Майкопе хорошую сапожную мастерскую с двумя подмастерьями. Это дядюшка Иоганн, он имел крупорушку, и у него было, тоже совсем недавно, больше трехсот голов тонкорунных овец.
- Товарич Алексис понимает разницу между простой и тонкорунной овцой? - спросила мать Луизы.
Нет, этого он не знал.
Родственники будущей жены оказались людьми, исполненными чувства собственного достоинства. Кудашеву тонко дали понять, какую честь ему оказывает фрау Гаазе, отдавая Луизу. Шестнадцатилетний жених (в полковых списках он числился на три года старше) от смущения готов был в окно выскочить. Он залпом выпил чашку желудевого кофе, быстро, почти целиком проглотил какой-то пряник.
- Товарич Алексис, может быть, вам угодно скушать еще один кухен? - учтиво спросила хозяйка.
- Да, пожалуйста.
- К сожалению, кухенов больше нет,- еще учтивее сказала немка.
К счастью, гости быстро разошлись. Фрау заявила, что необходимо поговорить о делах, связанных с предстоящей свадьбой - в ближайшее воскресенье, если он не возражает. Надо сшить подвенечное платье, постельное белье, ночные сорочки. У него, наверное, нет ночной сорочки? Есть такой хороший обычай: жених покупает невесте и себе обручальные кольца. У пастора Цильке можно купить обручальные кольца.
- Товарич Алексис понимает, что нужны деньги?
Он сидел красный от гнева, смущения и беспомощности. Хорошо, он достанет деньги. У него есть дорогие часы, трофейное седло, серебряные фляжки. Еще разная мелочь. Он все продаст. Ему пора идти в эскадрон. Но она была женщиной, обстоятельно все обговаривавшей, и не скоро его отпустила. Бегом пустился он на конюшню взвода, что-то там мудрит Цыган?
А он уже наголо остриг лошадь. Из грязно-белой и мохнатой она превратилась в мышисто-серую, гладкую. Правда, еще желтело пятно на боку, но Гринька усердно втирал в шкуру конопляное масло с сажей. Жеребец на глазах темнел, превращался в вороного! Увидев Кудашева, Цыган вытер руки, достал уздечку, надел, ткнул лошадь кулаком в подбородок:
- Выше морду! А это ты, товарищ комвзвода, видел?
Алексей глазам не верил: вяло висевшие уши стояли топориком, как у шахматных коней!
- Это наша, цыганская, уздечка. Глянь.
Гринька показал коротенький ремешок, пришитый наискось от затылочного к лобному, ремням оголовья: он придавливал уши у основания и не давал им опускаться. Голова лошади стала просто красивой.
- Но ведь, как его ни прихорашивай, все равно он едва ноги передвигает!
- А мы его перед парадом самогоном напоим. Он будет горячим - не приведи бог. Мы и не таких калек продавали, и не в езду, а на племя. Только тогда с зубами много возни.
- Как так?
- Да ведь по зубам и дурак поймет, что старая. Так мы зубы подмолаживали: прижигали их, обтачивали. А тебе только один раз выехать. Это ж пустое дело!
Алексей впервые поверил, что Цыган поможет участвовать в параде. Настроение стало лучше. Вечером позвал Луизу пойти погулять на речку. Но оказалось, что это совсем, совсем невозможно: что люди подумают? Ведь они жених и невеста. А ему-то казалось, что у него больше прав? Что ж, может быть, так и разумнее: вероятно, ему полагается с нетерпением ждать свадьбы, ну как постятся перед пасхой, чтобы потом разговеться. Странно, но никакого нетерпения он не чувствовал. И вообще, с чего Луиза решила выйти за него замуж? Как это получилось? Ничего такого он не говорил. Отказаться жениться? Нельзя - засмеют товарищи.
Не догадывался Кудашев, что Луизе не семнадцать лет, как она говорила, а двадцать первый год, что она уже была замужем, а главное - два ее брата ушли с деникинцами и муж - красный командир - хорошая страховка от возможных реквизиций: у фрау Гаазе в хлеву стояли четыре коровы, в свином закутке хрюкали поросята, двор полон кур и даже индеек.
Утром в день парада они вдвоем с Гринькой еще раз вымазали жеребца сажей на масле, расчесали гриву и хвост - острым ножом заострив его метелочкой. Под седло подложили выпрошенный у комэска трофейный генеральский вальтрап, обшитый золотым галуном, закрывший выступающие частоколом ребра. Пахвой - петлей казачьего седла - подтянули хвост, он торчал петушком, как у арабских скакунов. Наконец, привязав морду жеребца повыше, влили ему в глотку две бутылки крепкого первача.