— Звучит очень сложно.
— Не смейся надо мной.
— Я бы не посмел. — Он пытался скрыть улыбку. Придурок. — Что если мы попытаемся отложить экзистенциальный страх и то, что ты меня оскорбляешь, и просто будем наслаждаться обществом друг друга?
— Ты действительно одержим своим экзистенциональным страхом, да?
— Меня никогда раньше в этом не обвиняли. Думаю, это звучит по-философски, не так ли?
Он наклонился и оставил мягкий поцелуй на моей щеке. От его близости у меня закружилась голова. Ощущать его дыхание на своём лице, его тело рядом с собой. Это доставляло удовольствие. Думать о чём-то другом было сложно.
— Ты пытаешься быть милым, — сказала я.
— Мне нельзя быть милым?
— Смотря для чего. Ты пытаешься быть милым, надеясь, что это приведёт к сексу?
Он фыркнул.
— Я пытаюсь быть милым, потому что понимаю, что вёл себя, как осёл с тех пор, как ты приехала и хочу загладить свою вину.
Я ничего не ответила.
— Сейчас ты не очень высокого мнения обо мне, да?
— Я знаю, как ты действуешь, приятель. Знаю, какой ты с женщинами. — Я немного отодвинулась, чтобы заглянуть ему в глаза. В основном, на его лице всё ещё читалось изумление, в изгибе его губ и во всём облике. Но в его взгляде был намёк на беспокойство. Хорошо. — Ты очень, очень мил с ними. Это уравновешивающий акт, когда ты держишь их физически близко, но ты далёк от них, как эмоционально, так и умственно. Затем надеваешь ярлык «непостоянный», чтобы быть в безопасности.
Он прищурился.
— Я так делаю, да?
— Ты знаешь, что делаешь. Если ты не можешь быть честным со мной, то нам не о чем говорить.
— Подожди. — Он крепче сжал мои руки, поднёс их ко рту, затем прижал к груди. На лице серьёзное выражение и он уставился на меня. — Хорошо, Адель, допустим, что ты права. Но в любом случае, это дерьмо не сработает с тобой. Видимо, ты слишком хорошо меня знаешь.
— Так какой у тебя план?
— Нам нужно время, чтобы узнать друг друга как взрослые.
Я подумала над этим.
— Мои чувства к тебе не случайны. И никогда не были.
— Я знаю, — ответил он подавленным голосом. — Но я не знаю куда это приведёт.
Справедливо. Мы знали друг друга очень давно, но секс в наших отношениях был чем-то новым. На этом этапе никто не мог дать гарантий. Никто, если они честны. Но страх и беспокойство продолжали бурлить внутри меня.
Тут было над чем поразмыслить.
— Накорми меня и посмотрим.
Мы накрыли наш ранний ужин на задней террасе в тени. Солнце всё ещё стояло высоко в небе и солнцезащитные очки были просто необходимы. На столе стояла жареная свинина с домашним яблочным соусом, картофелем, морковью и бок-чой (прим. китайская капуста). Я ела с целеустремлённой решимостью человека, который не только избегает разговоров, но и голоден.
— Что думаешь? — спросил он, когда я доела последний кусочек.
— Однажды ты станешь кому-то хорошей женой, — ответила я, поднимая в его сторону бокал с холодной водой.
Он улыбнулся.
— Я возмущён тем, что ты пытаешься навесить на меня ярлык со своими гендерными нормами.
— Помнишь, когда ты жил в сарае и всё что у тебя было это старое барбекю? — спросила я. — Ты готовил нам шашлыки из рыбы с ананасами, и кукурузу в початках и…Боже, не знаю, что ещё. На любой вкус каждую ночь.
— Мне нравиться хорошая еда.
— И папа удивлялся, почему я редко ем дома.
— Извини, красотка, — сказал он. — Но твой отец ни хрена не умеет готовить.
Мы оба замолчали на мгновение. Может быть от смеси шока, когда он так меня назвал в сочетании с упоминанием отца.
— Он думал, что, купив вегетарианскую пиццу, я съела порцию овощей, — проговорила я. — Почти уверена, что это было сделано, чтобы я ответила положительно, когда позвонила мама и спросила о моём самочувствие.
— Возможно, это и сработало бы, если бы ты не убрала половину начинки.
Я скорчила гримасу.
— Только перец и грибы. Они ужасны.
— Я помню, как пытался научить тебя готовить.
— Я не так плоха, — ответила я. — Не все так хороши, как ты, но я справляюсь.
— Или ты всё ещё ешь хлопья на ужин? — Уголок его рта приподнялся и мне захотелось увидеть его глаза, спрятанные за очками. — Скажи мне правду.
Я засмеялась.
— Иногда.
Он покачал головой.
— Кто научил тебя? — спросила я. Могу поклясться, что не его отец.
— О. Ну… — Он отвернулся, глядя в сторону. — Когда маме диагностировали рак, она долго болела, и мы жили на замороженной пище. Ужасное дерьмо. Жёсткое мясо и сырые овощи. Разогретые в микроволновке пироги и булочки с сосиской были любимыми папиными блюдами. Они были отвратительными. Мы с Крисси жили на кусочках сыра и томатном соусе.