А как же та барышня из магазинчика? Он ведь поймал тогда миг, когда из-под раковины выглянуло что-то живое. Волки-то зубы скалят, а не языки показывают. Значит, даже чеченка может обладать юмором. Своеобразным, конечно.
Славка пропустил вспышку выстрела, боковым зрением уцепив лишь бледно-серый дымок над местом выпущенной гранаты. Взрыв хлопнул о стену, прикрывавшую ОКПМ. И тут же по блокпосту наискосок через перекрёсток из-за бетонного полукруга-постамента со спиленными флагштоками длинно-длинно хлестанул пулемёт. За которым из плотно-чёрных зарослей подхватились короткие чачачаканья автоматов. Ни фига себе! Ещё взрыв. Ещё! РПГ-7? И автоматы, автоматы: то там, то тут в совершенной непроглядности одичалого парка наскоро расцветали и вяли трепещущими оранжевыми лепестками цветки, выплёвывая быстрые красные иглы трассеров. Сколько? Да так близко! Метров с двухсот! Славка припал к самому краю крыши: "Один, два... четыре, пять, шесть...". Очередная граната перелетела через забор и рванула в левых кустах на недолёте к курилке, и оттуда высоко - в визг - залаяли запертые в загоне овчарки. С блокпоста по месту, откуда только что стрелял РПД, ответно застрочили сразу в несколько стволов. Пули густо забились о бетон, широко рикошетя вверх и в стороны, однако чех уже сместился, и следующая басовитая трель прозвучала гораздо левее. Но тут к блокпосту подключились два пулемёта с крыши базы, и от постамента со срезанными флагштоками больше не стреляли.
Забытая на бруствере постовой будки рация надрывалась хрипящими вскриками, а Славка, свесившись, пытался закончить счёт. В невидимые отсюда просветы меж деревьями из темноты то там, то тут сизо пыхала "шайтан-труба", и, как ему показалось, никак не меньше двадцати автоматных огоньков, появляясь и пропадая, словно виртуальные мишени из стрелялки-"шутера", рывками-зигзагами приближались к краю зелёнки.
- Ты чего, бля, не стреляешь?! - Из люка на крышу вверх ножками и коробом вывалился пулемёт, за которым освобождённым джином взвился Женя-Слон. - Работай, бля! Там же наши на блоке, их прикрывать нужно!
И Славка нажал на спуск.
Стоп! А выставить дальность?! Расстояние до зарослей за дорогой семьдесят метров, до атакующих - двести-триста. А! только время тратить! Всё равно не то, что определённых днём ориентиров, даже мушки не видно! Задвинув наползающую на глаза каску, щекой коснулся метала и глубоко втянул пороховую кислятину патронника: ну, где? кто?.. Ну? Эй, суки! Ловите!!
Рожок на третьей очереди сплеснул трассирующей двойкой. Ага, пора менять магазин - последний патрон. Его нужно оставлять, чтобы потом не дёргать затвором. А вспышки в черной "зелёнке" стали совсем короткими, там, в непроглядной кромешности, кто-то невидимый перебегал, переползал и перекатывался под плотно смыкающейся листвой, и, то приближаясь, то отступая, стрелял, стрелял одиночными или совсем короткими очередями. Половинка луны полупрозрачным ломтиком косо подсвечивала одинаково округлые, как овечьи спины, вершинки буков, акаций и клёнов, над которыми навстречу друг другу густо летели видимые и невидимые гроздья смерти. Одни пули сбивали листья и мелкие веточки, щепили стволы, в которых окурками догорали застрявшие трассеры, а другие бились о бетон, железо и кирпич, зло вырывая каменные крошки и взбивая облачка цементной пыли. Когда Славка, перевернувшись на спину, выколупывал из подсумка шестой магазин, среди сплошного дальне и близко вибрирующего грохота и треска он вдруг ясно услышал над собой тихий и совсем не грозный шлепок. И на руки посыпались песчинки.
- Черкас! Меняй позицию! Тебя, бля, учить нужно? - Стоя на коленях за бруствером, Женя-Слон заправлял под крышку затвора конец новой ленты и нараспев поминал всех горных парнокопытных. - Дал две очереди и откатывайся! Снайпера ж, бля, бьют.
Славка так и сделал. Откатившись на два оборота, оглянулся - по брустверу, выложенному светящимися в лунной подсветке белыми мешками, опять тихо шлёпнуло, и он чётко-чётко увидел, как над тем местом, где он только что лежал, лопнула тиснённая под "плетёнку" полиэтиленовая бочина. Славка ясно, словно бы в самый солнечный полдень, разглядел, как через маленькую круглую дырочку тоненькой струйкой посыпался смешанный с землёй песок.
Черти стреляли всё реже и реже, отходя вправо, вглубь зарослей. Но зато наши теперь резали и косили кусты из всего и отовсюду. Буквально косили.
Метрах в четырёхстах от блокпоста, за автобусной остановкой бугрилась забором давно замороженная стройплощадка - и оттуда, после характерного "буха", с поросячьим визгом вылетела мина. Наверняка сработали со стационара на "уазике" или "джипе".
- Долбанный бабай! Давай в укрытие, не то сюда, бля, залетит.
Первый разрыв треснул где-то возле полуразрушенной парикмахерской - перелёт. Опять визг и следующие два хлопка серо пыхнули в углу у туалета. Эй, только б говно не раскидали! Собирай потом. Черти пристрелялись, и разрывы теперь уже плотно ложились посреди двора, в несколько минут заполнив его дымом и пылью, подсвечиваемыми разгоравшейся крышей умывалки.
Азарт, трясучей горячкой захвативший Славку от долгой, никем и ничем не ограничиваемой стрельбы по неразличимому, но не условно-виртуальному, а совершенно настоящему противнику, как-то разом испарился, и вмиг прозябшей спиной он вдавился в дальний угол. Подтянув, обнял колени, так, что бронежилет косо упёрся в подбородок, и зажмурился. Режущие воздух визги резонировали в желудке, комками желчи толкаясь в горло, и это был страх, тот "тошнотворный" страх, о котором... за который было совсем не стыдно. Ну а что, что можно было противопоставить тупой случайности, безмозглой, равнодушной ко всему беспомощно забившемуся в укрытия, слепо летящей "на кого Бог пошлёт" мине? Что? Только вот это - стать совсем маленьким, неудобным для попадания. И терпение. Просто терпение подкатывающейся блевотины.
А потом наступила тишина. Минут пять полной тишины.
И изо всех обступающих их двухэтажку зарослей вновь зацикатили, зазвенели, заверещали сверчки и цикады.
- "База", "База"! У "Камчатки" всё в порядке! Да, без потерь. Даже моральных. - Женя подмигнул Славке. - А ты чего скалишься?
- Ты в "сфере" на "телепузика" похож. Ещё и эта пупелка на макушке.
Женя-Слон стянул сферу, рукавом растёр по лбу пот.
- Да пошёл бы ты!
И они оба прыснули.
Луна окончательно побледнела, умалилась и затонула в поднимающийся ей навстречу туман. И опять подступала тишина: предутренняя влажность глушила цикадный стон, а соловьи сегодня так и не запели. Минут сорок покопив сил, рассвет рывком приподнял, накренил серо-синюю крышку с последней загасающей звёздочкой, и ворвавшийся в широкую щель ветерок разнёс от востока фиолетово-алые на золотистом фоне, огромные перья. За источниками наперебой закричали петухи - и подскочившее над высоким горизонтом солнце упруго и радостно резануло по глазам. Всё стало розовым: и капли росы, и трава, на которой эти капли наросли, и стены, и асфальт. Даже ползущие по асфальту огромные, полосатые виноградные улитки. И, эх, не смотря на едкость угара едва затушенной крыши умывалки и специфическую вонь тротила, воздух чист, как поцелуй ребёнка!
После построения народ дружно ломанулся в курилку. Солнце уже приподнялось, меняя розовое на оранж, и в макушке акации, как ни в чём небывало, загудели первые пчёлы. Места всем не хватало, толкаясь, утеснялись - кто подсидая на корточки, кто подпирая стены. И, главное, всем сразу и наперебой хотелось видеть и слышать вокруг только потешное, хотелось смеяться и подкалывать.
- Ну, как "жим-жим" сработало?
- Чего скрывать? Было дело, прочувствовал.
- Это со всеми случается. А штаны сухие?