- Рифат, ты слишком много знаешь.
- Не дождёшься! И вообще, именно оттого, что я "много знаю", я сюда и езжу. Потому, что я одинаково ненавижу и нашу падаль, и чертей. Одинаково. И поэтому, рано или поздно, но я своего чёрта замочу. Одного, но грохну. Мне это, Черкас, очень нужно, очень. Понимаешь? За всё то зло, что в моей стране творится. За всех и за всё.
- Понимаю. И уважаю.
Славка, прижав автомат к груди, бочком сполз с приподнятого на ящиках стула, разминаясь, покачался на полупальцах. Отошёл к другой бойнице.
- Ты бы только кончал со злобой дня. Лучше давай о высоком. О дамах, драмах и стихах.
- Ты мои-то, что я прошлый раз давал, прочитал? Ну, и как? Я только тебе доверяю. Других интеллигентных людей здесь мало. А сегодня ночью, пока все дрыхли, я ещё настрочил. Просто прёт фонтаном, как в болдинскую осень. И классно так получается: про нас, наше дело и про кремлёвских сук. - Рифат вытащил из кармана сложенный пополам листочек, развернул, приблизил к лицу и зашептал срывающимся хрипом:
- Требуха ваша - смысл жизни,
Вам в Кремле очень сладко живётся.
Вы забыли, что есть место
Оно Родиною зовётся.
Вам бы жахнуть коньяка или виски,
Или впарить бы шприц ханки,
И уже по фиг, что есть детки,
По которым не спится мамкам.
Вор с вором за дубинку дерутся -
Пол России уже продали.
Вам от спеси вдобавок неймётся -
Вы войну, а не мы начали.
Называете нас дураками,
Будто б нам другого не надо,
Вам плевать, что мы умираем,
Лишь бы вам жировать - гады!
По мере чтения шепоток крепчал, из груди к горлу волнами поднимались рокотливые ноты, глаза стекленели, на лбу взбилась раздвоенная жила, и последняя строка прозвучала совсем как требование прокурора о высшей мере.
- Здорово! Ты точно сам?
- Нет, Пушкин помогал. Александр Сергеевич.
"Вор с вором за дубинку дерутся, Пол России уже продали" - вот оно, народное творчество! Живоносный фольклорный источник. Не иссекающий. Так, наверное, былины когда-то складывались. Об Алёше-поповиче и Змее-тугарине: "...есть детки, По которым не спитсямамкам...". Хотя, в чувстве-то ритма ему не откажешь.
А почему Славка всё реже вспоминает о матери? О ней и доме? Что: птенец вырос, оперился, и - чик-чирик, "скрипач не нужен"? Почему он не может понудить себя даже представить, с каким лицом она смотрит вечерние и утренние "вести", как по телефону с подругами часами обсуждает любые слухи и отголоски того, что кто-то где-то от кого-то узнал-прочитал, услышал о Грозном?.. Не от того ли, что она обсуждает это с подругами, а не с Сашей и, тем более, не с Анной Константиновной?.. Эх, мама, мама.
А, может быть, это совершенно естественная и вполне нормальная самозащита психики от перегрузки, затяжного перенапряжения, когда наконец-то осознаёшь, реально включаешься в то, что Устав гарнизонной и караульной службы действительно написан чьей-то кровью? Когда - нет, не понимаешь, а чувствуешь, всем телом, снаружи и изнутри ощущаешь, что на войне, даже вот такой, извращённой, уродливой, с поддавками и подставами, без фронтов и боевых целей, без стратегии и тактики, где не называется конкретный враг и не даётся надёжный тыл - нужно все двадцать четыре часа, все тысяча четыреста сорок минут быть здесь и сейчас, полностью, без остатка, без заначки на расслабленное плюханье по волнам памяти. Нужно быть готовым, готовым на всё. Тот урок с "ножичком" Славке зарубился накрепко, спасибо.
И с мамой всё не столь просто.... Хотя, конечно же, нужно сесть и написать письмо. Нужно. Одну страничку, всего двадцать строк - через эту самую "самозащиту".
Ведь находятся же несколько минут, когда, тайна тайн, фотография в ладони теплеет и оживает, и с неё, улыбаясь или хмурясь, тихо-тихо, никому более не слышно спрашивает и сама же отвечает Саша. Александра, любимая. И Славка легко и во всём соглашается с ней (или с собой?) - это всё равно! И раз в неделю эти самые вопросы-ответы в белых, с полосатым кантиком, узких конвертах - через комендатуру, Ханкалу, Моздок, Пятигорск, Москву, через сонно-совиные или пытливо-крысиные глазки и коготки неразличимо серых цензоров-оперов - прорываются, и по косой летят, через полстраны, над полями, лесами, горами и реками - на Восток и на Север, к ней, к его венчанной жене: "Кого Бог сочетает, человек да не разлучит".
А мама?
Когда на вступительных в НЭТИ он напрочь завалил математику, то, помнится, в первый раз так здорово, до полной отключки, надрался. Неведомым способом добравшись до дома, всю ночь со стонами метался меж диваном и унитазом. Однако никакого втыка на утро не последовало. Более того, ближе к вечеру, когда бедовая головушка кое-как вернулась на природное место, на кухне за чаем с молоком, состоялся длинный и странный разговор "по душам" - с излишне сладкими и замысловатыми экивоками.
Ибо днём, пока "несчастный ребёнок" полуспал-полубредил, мама, всегда болезненно реагировавшая даже на случайное цепляние темы "отцовства", сама позвонила своему "бывшему" насчёт учёбы в коммерческом СГУ. При этом "ему" было на три раза подчёркнуто, что это только ради сына она переступает через свои принципы, и настаивает, чтобы "он" зашёл завтра для разговора.
Нужны деньги? И только-то?
Славка, нахохлившись, сидел напротив грузного, обильно потеющего от мак-кофе и напряжённости, густо уже седого человека, исподлобья урывками высматривая его облепленный капельками большой круглый нос, бугристую кожу обвисших мясистых щёк, огромные беспокойные руки, беспрестанно трогающие и шевелящие посуду, скатерть, карманы клетчатого пиджака. Сидел, смотрел, слушал, и никак не мог определиться - да разве ж по этому толстяку он тосковал когда-то в детстве, когда обижали в саду и в школе, разве ж его ненавидел после, когда узнал, что заступается только мама, "мамочка", "мамуля", а это так обжигающе стыдно и так долго потом высмеиваемо, что лучше таить, терпеть все обиды и любые несправедливости? Разве этот, оплывающий блестящим жиром и шипящий не вяжущимся с огромным телом тенорком, чужой, неприятно чужой "Алексей Алексеевич" - и есть тот самый "папа", которого он представлял или лучшим другом, или врагом-предателем? Ещё вчера, ещё сегодня утром?
- Главное, что там дают настоящую бронь. Цена для меня пока приемлемая, а к получению диплома, глядишь, и армия уже станет профессиональной. Куда ты хочешь - на экономиста или психолога?
На левом безымянном играла гранями монограммы массивная печатка, свежее отполированное золото завораживало, магнетизировало, и текст присвистывающих слов рвался и путался, не сразу образуя связный смысл. Так что этот, вдруг появившийся из необсуждаемого табу, "отец" ему втюривает? Про "сложившиеся обстоятельства" и "никогда не отпускавшее чувство ответственности"? И про возможность "наконец-то, через её наступившую вменяемость" хоть чем-то "загасить свой долг"?.. "Долг"? Кому? От кого? Да пошёл бы он! Пошёл!!