В конце последней лекции на кафедру вышел староста и попросил первокурсников задержаться – заслушать обращение, как он выразился, активистов студенческого движения. Тотчас же вместо него трибуну привычно оседлал маленький, косоротый, вертлявый, настоящий гадёныш. Чуть позади его оказался похожий, стоящий в очередь на трибуну, тоже дергающийся, второй активист. Первый лучезарно представил себя и приятеля уменьшительными именами и сразу же открыл свою трещётку. Невозможно было понять, о чём он толкует, хотя словами он сыпал ловко и слитно. Я ничего не понимал: кто он такой? какого такого студенческого движения? чего от меня хочет? Поспрашивал соседей, выяснил, что эти (с кафедры уже трещал другой активист) шустряки призывают всех без исключения дать согласие ехать на какую-то стройку студотрядом. Я забрал свой чемоданчик и ушёл, не ожидая конца собрания.
В этот же вечер в общежитии другие активисты мне устроили допрос. Допрашивали староста и комсорг группы, комсорг курса и кто-то из студсовета. Никто не спросил меня, почему я отказываюсь ехать на стройку; каждый на свой лад задавал один и тот же вопрос: зачем было так демонстративно уходить? Почему нельзя было подождать конца собрания, уйти вместе со всеми?
– Что тут такого? – отвечал я, – ведь если я не поеду, что мне там делать?
В результате допроса обещали завтра вызвать на бюро курса, а потом уж в деканат. После всех этих собеседований один из активистов отозвал меня в пустую аудиторию и, воровато оглядываясь, сказал:
– Дурак ты! Тебе надо было дождаться конца собрания, уйти вместе со всеми, молча ехать к себе домой, если тебе так уж приспичило, и никому ничего не говорить и не объяснять. За неявку в стройотряд тебе бы ничего не было, а теперь у тебя целое персональное дело. Понял? Учти на будущее. И об этом разговоре – молчок!
После этого эпизода прошла целая жизнь. Я работал на самых разных уровнях, и к старости пытался описать накопленный опыт. Из всех намеченных к воплощению на бумаге мыслей, типажей и ситуаций наиболее гнетёт меня неудача в запечатлении этого особого склада персонажей, встреченных мною в жизни на самых разнообразных этапах и местах служебной лестницы. Хотя все они по своей сути поразительно однообразны и составляют категорию "успешных работников", дать точное, ясное определение этой категории – задача очень сложная. Обсуждая эту проблему с людьми мудрыми, много повидавшими в жизни, я сразу же находил понимание и поддержку в том, что такая категория, несомненно, существует, и, более того, явственно выделяется из общей массы. Однако, как мы ни старались, короткого и чёткого определения её найти так и не удалось. Примеривались самые разные названия: "активист", "кипучий бездельник", "баламут", "пустомеля", "пеновзбиватель", "прохиндей" и др., но все как-то до конца не подходили.
Как правило, это были идиотически энергичные люди, которые сами себя буквально заваливали работой, и, на смех другим, даже не высыпались. Весьма характерной их чертой было полное отсутствие чувства юмора. Для того, чтобы хоть как-то использовать их "кипучесть вхолостую", руководству случалось прибегать к специальным тактикам: например, применять их в качестве условных "динамитных зарядов". Более того, если "баламутом" оказывался сам шеф, нередко бывалые подчинённые искусно готовили к условному "подрыву" и его. Делалось это следующим образом.
Когда та или иная деловая ситуация (например, переговоры с заказчиком, или кредитором и др.) заходила в безвыходный тупик, на поле боя выпускался "баламут". Своим коллегам по схватке давалась команда "Ложись!" Энергичная речистость и многословный напор действовали на оппонентов как настоящий гипноз, – после этого выпуска-взрыва среди развалин и ляпов просматривалось какое ни на есть решение проблемы. С расчисткой руин приходилось мириться.
Одного из таких моих сотрудников я называл про себя "Великим дилетантом". Он умел мгновенно уловить ситуацию в расстановке сил при принятии решения и выбрать и пробить именно то, которое наиболее соответствовало его личным интересам. Как правило, это приводило к успеху общего дела (но всегда с большими потерями) и одновременно к повышению его личного рейтинга. А ведь многие из них обязательно всплывали наверх, становились разного рода начальниками, руководителями. Само неудержимое природное баламутство толкало их всё выше и выше, и, казалось, так и было положено, всё было дано им свыше. При этом самой характерной человеческой чертой каждого из них было внутреннее невежество, надёжно прикрытое бронежилетом природной, несознаваемой ими самими, тупой наглости. Воззвать к совести такого человека было бессмысленно.