Выбрать главу

Тогда, в Багио

ГЛАВА I

Был век пара и век электричества, пришел век атома, очень похоже, что мы подбираемся к веку статистики. Цифры захлестывают нас. Мы считаем, считаем, считаем и никак не насчитаемся.

Мы хотим знать все об окружающем нас мире и о себе, и помощник в этом узнавании цифра.

Мы, например, оповещены о том, что нашу жизнь сокращают:

а) одна сигарета — на 5 минут 40 секунд;

б) средней силы стрессовая ситуация — на 18 минут;

в) день, проведенный без движения, за письменным столом, — на 20 минут.

А теперь еще узнаем о шахматах.

Тигран Петросян, защитив в 1966 году звание чемпиона мира, заявил, что поединок отнял у него не менее трех лет. Получается, что и шахматы сокращают жизнь? Для чего же тогда надо было изобретать эту вредоносную игру, что в ней?

Об одном не сказал уставший и счастливый чемпион — о великой компенсации, которая есть в шахматах. Или это подразумевалось?

Венгерский шахматный мастер Янош Флеш, страдавший неизлечимой болезнью, через силу приподняв веки, спросил врача, пришедшего в палату:

— Доктор, скажите, что ждет меня? Мне важно знать правду.

— Я должен посоветоваться с вашими родными.

— Родные дают согласие. Они хотят, чтобы я услышал честный ответ, они знают, для чего это надо.

— Я обязан подумать.

А через несколько дней, собравшись с силами, он сказал пациенту, который был бледнее простыни, покрывавшей его:

— Я делаю это в нарушение врачебных принципов. Ваша болезнь неизлечима.

— Есть ли у меня три месяца?

— Думаю, есть. Извините меня.

— Доктор, я вам благодарен.

За месяцы, которые оставались в его распоряжении, Янош Флеш решил показать, на что способен человек в мире шахмат, как далеко простираются границы его памяти и сообразительности. Венгерский мастер готовился к эксперименту, который был ему официально разрешен; он задался целью побить все мировые рекорды игры вслепую.

Попробуйте сделать, не глядя на доску, пятнадцать — двадцать ходов. Если вы шахматист средней квалификации, вам это, возможно, удастся. Если вы кандидат или мастер, то, пожалуй, сможете сыграть вслепую одну партию. Чтобы сыграть две или три, нужны особые способности.

Не могу не вспомнить удивления, которое я испытал в дни 1961 года, познакомившись с гроссмейстерами Давидом Бронштейном, Борисом Спасским и Михаилом Талем. Они помогали мне в работе над репортажами. Спасский мог рассказать все о своей партии, о вариантах, которые возникали и которые оказывались «за кадром», Бронштейн помимо своей партии запоминал еще одну встречу, о которой мы заранее уговаривались. А Таль… Таль помнил, кажется, все партии тура. Он был способен восстановить картину любого боя и рассмотреть комбинационные возможности, таившиеся в той или иной позиции. Причем делал все это по привычке.

Сколько позиций способен держать шахматист в уме? Где пределы его возможностей? К этим пределам пока никто не подходил.

Янош Флеш, услышав приговор врача, готовился подойти первым. Будто бы решил закинуть лот в глубины человеческой памяти. Чтобы получить право сказать: под килем куда больше футов, чем мы думали раньше.

16 октября 1960 года в Будапеште двадцатисемилетний мастер Янош Флеш дал сеанс вслепую на пятидесяти двух досках.

Сеанс длился около четырнадцати часов. Через четыре часа связной, сообщавший ходы мастера партнерам, а ходы партнеров мастеру, упал, обессиленный, в обморок. Янош Флеш сидел в отдельной комнате, «не замечая бега времени», держал в памяти тысячи своих и чужих фигур и пешек.

Я думаю, что это было то самое чудо, в которое не дано поверить простому смертному, но только смертному, поставившему перед собой сверхзадачу. Противниками Яноша Флеша были перворазрядники и второразрядники. Он ни разу не ошибся. Не перепутал названия поля или расположения самой ничтожной бездеятельной пешки, он помнил все позиции, которые возникали после пятого, десятого, пятнадцатого, двадцать пятого хода в каждой из пятидесяти двух встреч.

Янош Флеш выиграл тридцать одну партию, восемнадцать закончил вничью и только три проиграл.

Советский шахматный обозреватель мастер Виктор Хенкин постарался восстановить подробности того сеанса. Оказалось, что Янош Флеш не испытывал экстремальных перегрузок, ему было интересно играть. Он только не догадывался, какое на самом деле испытывал сверхнапряжение, и о том, каким жизнетворным окажется оно, не подозревал, как платят за верность и преданность шахматы.