Выбрать главу

Ранняя проза А. Беляускаса предельно насыщена спорами о нации, о будущем Литвы, о революции, о задачах искусства. Так, Зигмас Жабунас яростно доказывает своему брату Витасу: «Литовцы могут ставить в пример только литовский порядок… Нашему характеру чужды разные там революции. Наша нация всегда была сильна своим единством». Поэт Пиюс Даумантас витийствует в салонах о служении чистому искусству, о том, что поэзия должна «стоять над политикой, журналистикой, земными страстями и житейской грязью».

И сама логика истории выносит свой приговор различным концепциям, подтверждая или опровергая их. Эта логика неумолимо разоблачает мифы о надклассовом единстве, о гармонии интересов богатых и бедных. Она заставляет Зигмаса Жабунаса перейти от псевдопатриотической риторики к расправам над своими же соотечественниками. И она же влечет Пиюса Даумантаса от нейтралистских деклараций к сопротивлению новым идеям, новому обществу.

Развернувшаяся на литовской земле социальная битва неотвратимо вовлекает в свой водоворот каждого, подчас вопреки его воле и желанию. Или — или. За или против. С теми или с этими. Середины нет. Рекламировавший свою аполитичность Бонифаций Гинетис («Рабочая улица») кончает доносами на товарищей по заводу. Старый рабочий Жабунас («Цветут розы алые»), который упрямо держался над схваткой, все-таки вынужден принять решение и с болью в сердце осудить своего сына Зигмаса, ставшего убийцей.

Писатель уверенно воссоздает это вторжение политических страстей во все сферы тогдашней жизни, это тесное переплетение общественного и личного. Даже комсомольский секретарь Витас Чепонис, и тот не без растерянности вынужден признать: «Думал, что классовая борьба существует где-то вне круга его близких, за гранью того, что связано с его личной жизнью. Он ошибся. Оказалось, что разглядеть линии классовой борьбы на деле куда труднее, они глубоко скрыты от глаз… Эти линии проходили здесь, рядом, через людские сердца, красной чертой рассекая их пополам…»

Правда, и в повести «Рабочая улица», и в романе «Цветут розы алые» еще отчетливы черты иллюстративности, прямолинейной назидательности. Остро намеченные конфликты порой разрешаются излишне быстро, в духе безоговорочного торжества светлого над темным. Угрюмой подозрительности догматика Дакниса всякий раз успешно противостоит мудрая проницательность секретаря горкома Янушиса. По всем статьям компрометирует себя карьерист Левандрайтис. Заслуженное возмездие неотвратимо настигает отщепенцев Зигмаса Жабунаса и Адомаса Гирчиса. Впрочем, не один А. Беляускас испытал в те годы воздействие принципов нормативности.

Первый роман литовского писателя тяготеет к эпической панораме. И широта охвата действительности влечет за собой обилие персонажей. В поле зрения автора коммунисты и, комсомольцы, руководители фабрики и рядовые рабочие, сторонники народной власти и ее враги. Крупным планом выделены то заседания партийного бюро, то молодежные воскресники, то конспиративные встречи националистов, то эпизоды наводнения. Семейные сцены чередуются с производственными, лирические интонации — с обличительными, сатирическими. Увы, множественность сюжетных линий нередко приводит к рыхлости повествовательной структуры, к перечислительности, информационной скорописи.

Однако уже в этой книге ясно различимы контуры будущей прозы А. Беляускаса, подступы к иной проблематике, к более сложному психологическому анализу.

От Витаса Чепониса тянется прямая нить к Саулюсу Юозайтису («Мы еще встретимся, Вильма»), Сигитасу Селису («Каунасский роман»), Ауримасу Глуоснису («Тогда, в дождь», «Спокойные времена»).

И точно так же отзовутся в других героинях душевные муки Асты Гирчите, ее усилия вырваться из оков прошлого.

Своим эмоциональным колоритом, своей доверительностью роман «Цветут розы алые» обязан прежде всего образу комсомольца Витаса Чепониса. Его искренности, его романтической окрыленности.

Герой книги попадает в Каунас сразу же после изгнания оккупантов. Казалось бы, самое горькое, самое тяжелое в его жизни теперь уже позади. Наконец-то он «вернулся в родной город, о котором столько мечтал, ради которого столько вынес, в город, который казался далекой сказкой!.. Ну не счастье ли это?»