— Безразлично?
— Да… Ты сегодня и не видишь меня. Я для тебя не существую. Совсем.
— Ну, знаешь…
— Знаю, знаю! — Соната покачала головой. — Ты меня не любишь и бежишь от меня за стол, писать.
— Разумные речи, Соната. Хоть и с чужого голоса…
— С чужого?..
— По крайней мере, раньше ты так не рассуждала… так разумно.
— Ладно! Что тебе дает эта писанина? Чего хорошего?
— Понятно, ничего вещественного, ощутимого… покамест…
— Ты будешь получать стипендию?
— Стипендию? Конечно, но…
— Потом зарплату. Я знаю — ты будешь получать зарплату. Как все. Сначала, может, небольшую, но потом… Мама говорит, у тебя есть голова на плечах, а если будет еще и диплом…
— Покамест я всего-навсего рабфаковец, Соната.
— Подумаешь, — она дернула плечиком. — Я на это не обращаю внимания. Если ты собираешься когда-нибудь…
— Опять! Собираюсь! Как я могу «собираться», Соната, если… Бабка — та меня вот-вот из дому выгонит… Конечно, ты права, Соната, — сочинительством сыт не будешь… и все-таки… — он чуть сжал ей плечо. — Я, Соната, все равно буду…
— Все равно?
— Да, — он резко взмахнул рукой. — И давай, Соната, не будем об этом.
Но ей хотелось продолжить разговор. Она взяла опущенную руку Ауримаса и сама положила ее к себе на плечо; потом заглянула ему в глаза, будто искала в них ответа — разгадки той тайны, которую Ауримас старательно оберегал от нее.
— Говоришь, давай не будем, — медленно повторила она, не сводя с Ауримаса влажно трепещущих зеленоватых глаз. — Ладно. Но ведь можно и по-другому! Если бы ты только захотел и прекратил упрямиться… вовсе мы не такие уж дети и не такие беспомощные…
— Я ведь только начинаю учиться, Соната.
— Мама поможет. Моя мама. Пока учимся.
— Нам рано об этом говорить, Соната. Тебе — неполных восемнадцать лет, а я…
— А ты боишься сковать себя по рукам и ногам, да?
— Нет, я просто говорю, что…
— Рано, да? — она многозначительно улыбнулась. — По-твоему, слишком рано. Смотри, милый, как бы не было поздно…
— Пугаешь?
— Я? Что ты… Пойдем сядем, музыка кончилась. Или нет. Обождем фокстрота… здесь… Давай обождем. Сейчас опять заиграют.
Они подождали, потом снова стали танцевать, и каждый думал о своем; говорить было не о чем. И снова Ауримас смотрел поверх ее плеча, будто кого-то выискивая в зале, и снова сбивался с такта, но Соната молчала. И она уже не так прилежно переставляла ноги, как раньше, и двигалась чуть ли не через силу: второй аккордеон часто фальшивил; Ауримас подумал, что оба они ждут не дождутся, когда кончится танец. Начинается, мелькнуло в голове, когда он скользнул взглядом по колышущимся в ритме танца людским плечам; или кончается; кончается? И тут он опять заметил студентку в полосатом костюме, Марго; запрокинув голову так, что ее ровно подстриженные волосы касались плеч, она танцевала со студентом в бакенбардах — видимо, так и не разыскала Мике; очутившись рядом с Ауримасом и Сонатой, Марго улыбнулась. «Мне?» — изумился Ауримас и спутал шаг; Соната метнула быстрый, гневный взгляд, а Марго опять улыбнулась, оказавшись рядом с Ауримасом; не нашелся Мике — словно просигналили ее бойкие, озорные глаза; Ауримас кивнул ей. Наконец музыка умолкла; Марго удалилась — унеслась — в угол зала, где ее ждала белокурая подруга; теперь Ауримас видел только голубую ленту, мелькнувшую в скопище лиц, голов; он повернулся к Сонате.
— Нравится? — спросила она и прищурилась.
— Танец?
— Золотая рыбка.
— Что, что… что ты, Соната…
— Меня зовут Соната, да-да… я была, есть и буду Соната… и пока я рядом, мой друг, изволь смотреть на меня… А если будешь ловить полосатых рыбок… или тех, с голубыми бантиками…
— Ну и дурочка ты у меня. Потрясающая дурочка. Неужели ты думаешь, что меня интересуют все эти полосатые кофточки-юбочки, голубые ленточки…
Но он не договорил, ощутив внезапно, что Соната не слушает его — а ведь сама затеяла этот разговор; по ее лицу пробежала холодная дрожь. И глаза вдруг полыхнули зеленым холодом, что-то поспешно спрятав, затаив; Ауримасу сделалось не по себе. Он пригляделся к Сонате, потом проследил направление ее взгляда — поверх мелькающих лиц вперед — и увидел, кого заметила она первая; увидел и зажмурился, будто в глаза ему ударил слишком сильный, слепящий свет.
V
Нет, они не были знакомы. Это я понял сразу, едва лишь Даубарас, пробившись сквозь толпу, остановился около нас и подал мне руку; Сонату он заметил чуть позже.