Служанка. Ну-у, мы молчок. (Поварихе.) Ты хоть лицо его видела?
Повариха (задумчиво). Да-а… И скажу тебе, действительно редкий красавец.
Служанка. А я только спину… Но у него такая спина и походка, что он сразу выделяется изо всех мужчин.
Слуга. Вот слуга, тот уж верно выделяется. Пожалеешь мешок, чтобы прикрыть такую образину.
Повариха (смотря вслед Флорестино. Потом с глубоким вздохом). Повернул направо…
Слуга. И где его хозяин откопал себе такого каплуна?
Повариха (недовольно). Мужчине в его возрасте идет быть полным.
Служанка. И потом, у него очень приятный голос. Сразу видно, что это слуга необыкновенного человека.
Слуга удивленно переводит взгляд с одной на другую.
Повариха. А сильный! Вещей несет сразу столько, что другой и не подымет!
Служанка (восхищенно). Вот это мужчина!
Слуга. Ну и ну! Да ведь вы только что…
Служанка (махнув рукой). Ах, что ты понимаешь! (Берет повариху под руку, и они, взволнованно переглянувшись, собираются уйти.)
Слуга. Послушайте, вы! Чтобы ни звука об этом, слышите? Повариха. Вот пристал.
Служанка. Слышим, слышим…
Смеясь, уходят.
Слуга (качает головой, затем пожимает плечами). Один только дьявол может понять женщин! (Почесав затылок.) Да и то, пожалуй, если дьявол женского пола. Хотя как будто так и есть на самом деле. (Уходит, подкидывая кошелек с деньгами.)
Картина вторая
Вызов
Внутренний дворик в доме Дон Оттавио. В глубине вход с полукруглым верхом, закрытый узорчатой решеткой. Такие же решетки на окнах, расположенных по сторонам от входа. Через окна и вход видны яркое синее небо и пальмовые ветви. Посредине пола, выложенного цветными плитками, вырезанный звездой бассейн с небольшим фонтаном. Слева у рампы сидит сестра Дона Оттавио — Донья Лаура, женщина лет пятидесяти. Кружевная палевая накидка покрывает ее голову и, опускаясь на плечи, тем не менее не закрывает весьма пышной груди, из чего можно заключить, что Донья Лаура еще не считает себя пожилой. Коричневое бархатное платье перетянуто в талии корсажем и расшито золотым узором. В руках у нее косынка, которую она вышивает, высоко подняв тонкие брови. На ее полном лице спокойное выражение, но видно, что какая-то мысль, не относящаяся к вышиванию, занимает ее.
Справа за арфой ее младшая дочь Лючиа, лет шестнадцати. Золотистая коса обвивает ее голову. На ней светло-зеленое свободно спадающее до пят платье, перехваченное под самой грудью поясом и с небольшим круглым вырезом на шее. Широкие рукава касаются пола, и под ними вырисовываются руки в обтягивающих белых рукавах. Девушка перебирает струны, и на ее капризном, чуть глупеньком, но хорошеньком лице сосредоточенное выражение.
В глубине дворика полулежит с книжкой, обмахиваясь веером, вторая дочь —
Розитта. Ей лет семнадцать. У нее тоже хорошенькое, но злое лицо. В ее черные длинные косы вплетены золотые шнуры. На Розитте розовое в талию платье с квадратным небольшим вырезом.
Донья Лаура (продолжая вышивать). Как вам нравится наш гость?.
Молчание.
Донья Лаура. Розитта?
Розитта пожимает плечами.
Донья Лаура. Лючиа?
Лючиа пожимает плечами.
Донья Лаура. Что это значит? Этот жест?.. (Передразнивая их, пожимает плечами.)
Розитта. Это значит, что он еще слишком молод, чтобы нравиться.
Лючиа. Он еще почти мальчик.
Донья Лаура. Дети мои, вы преувеличиваете. Вернее, преуменьшаете. Когда вашему отцу было столько же лет, сколько ему, я уже носила под грудью свое первое дитя. (Тревожно.) Но он ухаживает за вами?
Розитта. Разумеется.
Донья Лаура (Успокоенно). Тогда другое дело.
Лючиа. Но он никогда не краснеет и не роняет шляпы, как Дон Антонио, не вздрагивает, как Дон Пабло, и не запинается, как Дон Клавдио. Правда, он никогда и не произносит никаких двусмысленностей, как они.
Розитта. Ты так говоришь, как будто он ухаживает за тобой.
Лючиа. Конечно. А разве за тобой он тоже ухаживает?
Розитта. Мне нравится это наглое «тоже». Я не знаю, ухаживает ли этот мальчик еще за кем-нибудь, кроме меня, но если это и так, то, очевидно, просто для того, чтобы прочистить себе горло, как это делают певцы перед тем, как петь. Каждое утро он посылает мне цветы.