С этим Антикайнен был согласен, такое дело могла провернуть только организация. Одиночке не потянуть. Ну, а если в организации появились какие-то неизвестные фонды, значит, нужно найти им объяснение, или, хотя бы, совершить хитрый отвлекающий маневр.
– Если в этом замешан кто-то из нынешних вождей, то скоро следует ждать события, которое может отвлечь на себя все внимание, – заметил Тойво.
– Правильно. Будет мятеж. С платформой, требованиями, идейной подоплекой, но совершенно бесцельный, – согласился Куусинен. – С помощью этого мятежа можно, не отвлекаясь на новую революционную деятельность, прибрать к рукам всю власть. У кого банк – тот и банкует. Был Ленин – станет кто-то другой.
– Сталин?
– Может быть, но тут же и Яша Свердлов, опять же – Дзержинский, товарищ Троцкий, да и целая банда еврейчиков. Каждый может на себя одеяло потянуть.
– Но у них же царское золото в резерве! – разговор о видных деятелях начал утомлять Тойво. Он не желал ни с кем из них иметь никаких дел, даже косвенно. Ему хватило общения с Глебом Бокием.
– Царское золото взял Колчак, спрятал его в Японии, те его тотчас же сперли и принялись за государственное развитие: зомбирование населения, промышленный шпионаж и расширение территорий. Японское чудо, а потом корейское чудо и далее китайское чудо.
– Чудны дела твои Господи!
Тойво ощутил, что какую-то правильную мысль он сейчас потерял, что-то очень важное упустил. Вот только что? Проклятые японцы.
– А что мне делать с этим теперь-то? – он вытащил из нагрудного кармана свой паспорт, открыл и прочитал. – Тойво Иванович Антикайнен.
– У меня тоже есть, – кивнул головой Куусинен. – Отто Иванович Куусинен.
«А я Кустаа Иванович Ровио», – подумал в Москве товарищ Ровио.
«Меня зовут Эдвард Иванович Гюллинг», – дунул на мыльный пузырь Гюллинг, нежащийся в ванне дома на Каменноостровском проспекте.
«Ко мне можно обращаться: Адольф Иванович Тайми», – мысленно представился Тайми.
«Оскари Иванович Кумпу, к вашим услугам», – приснилось Оскари Кумпу, отдыхающему после наряда в роте.
Вероятно, паспортист решил всех финнов представить братьями по отцу. Отец-то у пролетариата один на всех: или Карл, или Ильич. Вот блин, отчего же они Ивановичами получились? Паспортиста, подлеца, конечно, расстрелять, но, как говорится, что написано пером, то уже не вырубить топором.
Так и остались все финские коммунисты Ивановичами.
– Ничего страшного, – успокоил Антикайнена Отто, убирая свой паспорт в карман. – Поедешь в Финляндию – паспорт спрячешь в надежном месте. Там тебе Советские документы ни к чему, там они силы не имеют, а мы, стало быть, там вне закона. Так будет всегда.
– Эх, жизнь – жестянка! – вздохнул Тойво. – А в Финляндию меня выпустят?
– Да хоть завтра! – даже обрадовался Куусинен. – Увольнительную тебе на неделю справим – оденешься чухонцем и через границу прокрадешься. Там теперь нашего брата – хоть пруд пруди. Нелегалы.
Антикайнен, конечно же понял, кого имел ввиду его старший товарищ, когда про братьев говорил – «Иванычей», конечно же. Его донельзя порадовала перспектива навестить свой фатерлянд, но вместе с этим он опять слегка опечалился: что-то важное от него вновь ушло, что-то, заслуживающее внимания.
С визитом на родную землю не надо было затягивать, потому что осень уже отплакалась всеми своими осенними дождями, того и гляди – снег выпадет. А снег – это следы. Снег – предатель контрабандиста, снег – соратник пограничников.
– Знаешь, Отто, я тебе что-то непременно должен был сказать, какую-то важную вещь – вылетело из головы, хоть убейся.
– Ладно, навестишь Лотту, отдохнешь после трудов твоих праведных, глядишь – и вспомнишь. Никуда от нас события не денутся. Они нас опережают.
Антикайнен понимал, что сейчас Куусинен находится в состоянии некой прострации. Работать на Советскую Россию и жить в ней – это две разные вещи. Как говорили эмигранты, потягивая дорогие напитки на дорогих курортах: такую Родину лучше любить издалека.
Только на нынешнее состояние своего товарища Тойво и списывал некоторую беспомощность в правильном анализе ситуации с пропавшими деньгами. Куусинен никогда не жил в России. Уклад жизни здесь вряд ли вписывался в какие-нибудь нормы, «Everyday – Monday», как говорят в таких случаях англичане. И дело здесь не в том, что порядка мало, либо недостаточно разумности – в Голландии, например, порядка вообще никакого, а о разумности там и не помышляют – дело в отношении между людьми.
Отто с удивлением отмечал, что в обществе преобладает какая-то рабская зависимость: рабы всегда ропщут, основное их желание – не обрести свободу, а сделать так, чтобы у другого раба было хуже, а у себя самого, соответственно, лучше. Его поразила бытовавшая пословица «Подними раба с колен – и получишь хама». Ныне хамов развелось столько, что «нехам» – это уже белая ворона, это тот, от которого следует избавиться любыми способами.