– Веди нас к нему, Ихасапа!
Какие-нибудь четверть часа скачки галопом, и они прибыли на место. Соратники встретились в луговой долине. В лунном свете обступившие ее холмы отбрасывали глубокие тени. Здесь тоже не стали разжигать костер.
Когда трое вновь прибывших спешились, один из четверых индейцев, сидевших на земле, поднялся им навстречу. Облик его был столь же горделив и исполнен собственного достоинства, как и наружность молодого военного вождя, и одет он был так же. Судя по силуэту, выделявшемуся в слабом свете, черты у него были резкие, лицо – узкое, удлиненное. В мерцании лунного света их взгляды встретились. Они виделись впервые с тех пор, как Харри вернулся в свое племя. Прежде эти двое сражались друг с другом. В последнюю встречу мужчины, молодой и зрелый, сошлись в мирном единоборстве на большом летнем празднестве.
Примерно минуту они молча глядели друг на друга.
– Вот и ты, – произнес затем верховный вождь низким и глубоким, почти угрюмым голосом. – Ты прислал мне гонца. Ответ тебе я передаю сам. В ваши вигвамы прибудут шестьдесят воинов дакота. А еще шестеро воинов племени пауни во главе с вождем и пятеро племени абсарока со своим молодым вождем, которые знают тебя по прежним годам, вызвались сражаться рядом с тобой, и мы готовы на это согласиться. Все эти воины и вожди прибудут к вам в новолуние.
– Слишком поздно, – промолвил молодой военный вождь коротко и сухо, без упреков и жалоб. – Длинный Нож Смит в Найобрэре еще до новолуния ожидает шесть повозок с оружием, патронами и провиантом. Мы должны перехватить этот транспорт с оружием и Длинных Ножей, которые его сопровождают. Они ни в коем случае не должны попасть в форт на Найобрэре. Если наши братья, которые хотят воевать в наших рядах, опоздают, нам придется действовать в одиночку.
– Да, тебе не остается ничего иного, и полагаю, тебе это по силам. Вот уже два лета и три зимы ты паришь над Смитом и его людьми, как орел – над стадом охромевших антилоп. Не напрасно мы возлагали на тебя надежды. Сколько воинов у тебя наготове?
– Двадцать четыре человека из отряда Красных Оленей.
Токей Ито вновь обернулся к Ихасапе:
– А где сейчас стоят наши вигвамы? Где Четансапа?
– Мы уже перенесли вигвамы из горных лесов к Конскому ручью. Четансапа со всеми воинами, входящими в отряд Красных Оленей, разбил лагерь на полпути между нашей стоянкой и фортом майора Смита в ожидании твоих приказов. Он и его люди хотят воевать под твоим началом.
– Это отборные воины. Достаточно и этих двадцати четырех, если будем действовать быстро и осмотрительно! Скачи назад к Четансапе и передай ему, что я присоединюсь к нему через несколько дней. Чапа Курчавые Волосы, – продолжал молодой вождь давать указания, – ты останешься здесь и будешь выслушивать донесения разведчиков, которых мы завербовали в форте Рэндалл. Мы должны узнать, в какой именно день выступит в поход лейтенант с оружейным обозом. Я сам тем временем съезжу еще в Сен-Пьер; мой буланый домчит меня мигом.
Молодой вождь подошел к своему мустангу.
– Мне надо наведаться в форт Сен-Пьер, – повторил он верховному вождю. – Или ты дашь мне винчестер? Он понадобится мне в бою за оружейный обоз.
Когда Тачунка-Витко ответил, голос его прозвучал так, словно он украдкой улыбался:
– Я не могу дать тебе винчестер, Токей Ито, но в Сен-Пьер мы поскачем вместе.
Индейцы вскочили на коней. Ихасапа и Чапа отправились выполнять поручения, а молодой вождь тем временем погнал своего буланого галопом на северо-восток, бок о бок с Тачункой-Витко и тремя его воинами.
Вожди поскакали по прериям и глухим скалистым ущельям, где не встречались ни люди, ни звери. Никто не задерживал одиноких всадников. Их мустанги были неутомимы. Буланый жеребец молодого военного вождя застоялся и теперь резво, играя, летел по лугам и степям, где некогда и сам появился на свет, где была и его родина.
Индейцы скакали всю ночь и все следующее утро. Около полудня они сделали привал возле небольшого озера, скрытого от посторонних глаз кустарником и невысокими холмами. Они растянулись на своих одеялах, но не заснули, а ели и курили.
Теперь они могли спокойно разглядеть друг друга. Молодому вождю показалось, что за те четыре года, что они не виделись, его верховный вождь почти не постарел, но сильно изменился. На чертах его, прежде отмеченных храбростью и уверенностью в себе, ныне лежал также отпечаток решимости и ожесточенности, враждебности. Уголки его рта опустились; складки, сбегавшие к ним от крыльев носа, теперь залегли глубже. Если во время скачки Тачунка-Витко прищуривался, защищаясь от солнца, ветра и пыли прерий, то теперь широко открыл глаза и не таясь устремил взгляд на молодого товарища.