– Не знаю, о чем вы говорите.
– К нам информация зачастую поступает раньше, чем к другим. Такая уж у нас работа.
…Я доехал на метро до площади Дзержинского и побрел на работу пешком, переваривая все, что произошло. Правильно ли я говорил? Насколько это серьезно? Насколько это опасно? Что он имел в виду, говоря о возможной следующей поездке – они откажут или, наоборот, потребуют какую-то информацию? Что за намеки на новую работу? Во всяком случае, я твердо решил никакой дополнительной информации им больше не давать. Пусть считают, что я слегка чокнутый на своей архитектуре и живописи. Я добрался до института к концу перерыва и не успел даже выпить чаю, как меня потребовали к директору.
– Ну, как дела? Как прошла встреча?
Я догадывался, что Эдуард Иосифович был связан с этой организацией, но не знал до какой степени.
– Какая встреча?
– А мне сказали, что у тебя утром была встреча с заказчиками (мы были на ты).
– Там все нормально.
– Послушай, Саша. Мы всегда тебе шли навстречу, – начал он, как и мои утренние собеседники (тот же стиль, подумал я), – теперь и ты должен нам помочь. Наш институт получил почетное поручение – разработать проект детской поликлиники для нашего района на Голосеевской площади.
– Но я же никогда не проектировал поликлиник.
– Не прибедняйся. Бери архитекторов, кого хочешь – снимай с любых объектов. Конструкторов я тебе дам сильных из второй мастерской – группу Станишевской. Изыскатели уже на площадке. Голосеевский парк. Как раз напротив нашего института, легко будет осуществлять авторский надзор.
– А как же технология? У нас же нет таких технологов. Специальное оборудование, рентген, барритовые защиты…
– Не паникуй. За основу бери какой-нибудь типовой проект. Я уже звонил в ГИПРОздрав к Григорьеву – он поможет.
Дальше все происходило, как в страшном сне. Архитекторы у меня были хорошие: Ерохина, Ржепишевский, Хорькова; с конструкторами тоже повезло, но вся беда состояла в том, что по этому проекту еще надо было строить.
Площадка оказалась уникальной по количеству неприятностей: оползневой склон с активным оползнем, просадочные грунты, сильный уклон, примыкание Голосеевского пруда. Кроме того, площадку под землей пересекали два огромных коллектора – один общегородской, второй для спуска воды из пруда. Вплотную к поликлинике запроектировали станцию метро. В общем, сборище всех строительных бед. Работали в таком режиме: первую половину дня я бегал по разным городским службам (оползневая зона, коммуникации, метро и т. д.), после обеда мчался в институт и присоединялся к проектировщикам. Проект был закончен и я, вооружившись надувным матрасом, расположился у строителей, которые испытывали к этому проекту полное отвращение. Они чувствовали, к чему это приведет, и готовы были на все, только бы от него отбиться. А у меня был приказ – не покидать трест № 1 до тех пор, пока не получу подпись управляющего.
Но все это были семечки. Проект, в конце концов, утвердили и приступили к строительству. Вот тут все и началось. В проекте было записано: «Не трогать оползневой склон до устройства фундаментов!!!» Первыми пришли бульдозеры и лихо снесли половину склона. Вслед за ними приехали уже неизвестно кто и завалили всю площадку огромными железобетонными кольцами.
Прораб барахтался в них, перебираясь с одного на другое, как в головоломных сооружениях на детских площадках, разводил руками и внятно матерился, не обращая внимания на то, что на площадке иногда находились и женщины. Я помчался в трест к тому самому Якову Борисовичу, который не хотел мне раньше ничего подписывать.
– Вы видели, что там происходит? Там же вообще негде строить, вся площадка завалена. И оползень висит – со дня на день поползет.
– А вы не переживайте, – философски заметил он. – Строить вам все равно никто не позволит. Чтобы строить, нужно перенести коллектор, а для этого нужно рыть траншеи, а рыть траншеи под этим склоном вам никто не разрешит.
– Почему мне?
– Ну мне, какая разница. Вы успокойтесь и идите работать, а там как-нибудь все само утрясется. Мы субподрядчиков, которые организовали весь этот бедлам, лишим премии – они что-нибудь придумают.