— Есть определенные личности, — хмуро ответил старик, приподнявшись и устроившись полулежа на кровати.
— И вы можете их назвать?
— А у тебя бумага есть, чтобы записывать? — поинтересовался Лавр Михайлович.
— Бумаги нет, но есть вот это, — указал я на диктофон, который до начала разговора включил и устроил на тумбочке.
— А что это? — заинтересованно спросил старик.
— Это диктофон. Маленький такой… магнитофончик.
— А-а, — протянул старик. — Это хорошо. Так мне в него говорить?
— Да говорите, как вам будет удобнее, — сказал я и сфотографировал лицо старика.
— Это еще зачем? — напрягся он.
— Так надо, — безапелляционно ответил я. — Итак, я вас слушаю. Говорите, пожалуйста.
— Хорошо, — кивнул Храмов. Он как-то приосанился и, косясь на диктофон, начал: — Значит, так… Перво-наперво, это мой сосед Панкратов Илья Степанович из шестнадцатой квартиры…
— Весьма интересно. Простите, а где вы живете? — поинтересовался я.
— На Тринадцатой Парковой в панельной «хрущевке», — охотно ответил Храмов.
— А он что, Панкратов этот, накануне отравления к вам в гости приходил?
— Нет, — буркнул старик. — С какой это стати? Я и на порог не пущу этого злыдня!
— Тогда, может, вы к нему приходили?
— Еще чего! Мы с ним в контрах, говорю же.
— А как он тогда мог вас отравить?
— Так он мог проникнуть в мою квартиру, когда я из дома выходил. В магазин или еще куда, — ответил Лавр Михайлович. — Ну, и подсыпал в еду отраву. Думаю, что в селедку. Я ведь селедку очень люблю.
— Простите, как то есть «проникнуть в квартиру»?
— Путем открывания моей квартиры отмычкой. Он слесарем работал. Ему квартиру чужую вскрыть — раз плюнуть. Ма-астер он на такие дела…
— Понял вас, — покосившись на старика, проговорил я. — А еще есть подозреваемые?
— А то, — оживился старик и начал перечислять: — У меня их целый список. Козинцев Анатолий Михайлович, сосед по подъезду, агент американского Госдепа. Синельникова Клавдия Игнатьевна, соседка снизу, язва и змеюка подколодная, которую незнамо как земля носит. Бочкарев Виктор Моисеевич, домоуправ плешивый, махинатор и ворюга, который давно должен сидеть в тюрьме, о чем я неоднократно сигнализировал. Серенький Сергей Константинович, главный инженер Управляющей компании, обслуживающей наш дом, хапуга, казнокрад и мафиози, заслуживающий самой крайней меры уголовного наказания. Советник нашего муниципального главы Викторов Афанасий Сергеевич, серый кардинал, тайный агент ЦРУ…
Со стариком все было ясно. Чтобы как-то направить разговор в иное русло, я спросил:
— А сколько вам лет, Лавр Михайлович?
— Семьдесят три года, — не без гордости ответил Храмов. — Мужики столько не живут, а я вот, вишь, жив еще. А потому, что всякий день начеку. И у меня каждый день — борьба. С различными негативными проявлениями нашей теперешней жизни. Некогда мне помирать.
— А вы один живете?
— Один, — кивнул Храмов.
— А родственники у вас есть?
— Дочь с зятем. Вот они тоже смерти моей хотят. Ждут, когда им квартира моя трехкомнатная достанется. Чтобы ее сдавать и жить не работая. Сейчас никто не хочет работать. Все хотят сладко жить…
Старик помрачнел. Потом снова закрылся одеялом до подбородка и отвернулся к стенке…
— А вы журналист? — раздался вдруг за моей спиной женский голос.
— Да, — повернулся я и увидел женщину лет тридцати пяти. Она пришла проведать мужа, что лежал недалеко от старика Храмова.
— Напишите там у себя, что отравившиеся больные не получают никакого лечения. Промывание желудка сделали, и все на этом… — возмущенно произнесла она. — Хоть бы антибиотики какие дали.
— А почему не получают лечения?
— Врачи до сих пор определить не могут причину отравления.
— Они вообще ничего не знают, — громко произнес мужчина-посетитель в рубашке с закатанными рукавами. — Больным желудки только промыли, и все. Даже никаких таблеток не дают. Дескать, не известна причина отравления, язви их в душу.
— Говорят, приезжали из санэпидемстанции. И ничего не нашли, — подключилась к разговору еще одна женщина-посетительница с хозяйственной сумкой в руке. — А вирусологи сказали, не наше, мол, это дело — пищевые отравления. Никому, в общем, до больных дела нет.
— А щас вообще никому ни до кого дела нет, язви их в душу, — заметил мужчина в рубашке с закатанными рукавами. — Всяк сам за себя, и выживай, как знаешь. Тонуть будешь — руки никто не подаст. А вместо спасательного круга — еще и булыжник кинут…