И когда слышатся тяжелые шаги моего отца, идущего в нашу сторону, я наклоняюсь и страстно целую свою молодую жену в губы.
Глава 20
Кровавая церемония
Сегодня идеальный день. Когда я смотрю в большие голубые глаза Пайка и клянусь быть с ним до конца своей жизни, понимаю, что поступаю правильно. Поднимая взгляд, я вижу перед собой водоворот цветов — радугу обещаний.
Конечно, мои родители портят этот день своим появлением, но все нормально, потому что я знаю, что, даже если они не одобряют наш союз, не смогут нас остановить, лежа на глубине двух метров под землей. Они хорошо выглядят для мертвых людей. Мой разум снова плывет, и в нем пульсируют яркие цвета, словно огни в ночном клубе, но мы далеко от неоновых огней шумного города.
С моих губ срывается смешок, и Пайк переводит свой взгляд на меня. В этих больших голубых глазах, которые предлагают мне спокойствие и утешение, сейчас читается разрешение быть свободной. Он мой муж. Мой. Кольцо на моем пальце сделано из какого-то черного металла. Пайк сказал мне, как он называется, но единственное, о чем я могу думать сейчас, это как искупать свое кольцо в крови. Принести своеобразную жертву.
— Молли, Пайк.
Низкий шепот его отца пугает меня, и я обнаруживаю, что крепко сжимаю Джиджи в кулаке своей правой руки. От вида морщинистой кожи на шее дяди Грега пальцы начинают сводить зуд и покалывать. Они хотят лишить его тело жидкости цвета «Мерло».
— Это святотатство.
От возмущения у него на лбу вздувается толстая вена, и мне интересно, много ли в ней крови. Брызнет ли она струей или будет просто стекать по его лицу?
— Отец, это наш день. Не хотел бы ты хоть раз в своей забытой богом жизни порадоваться за нас?
Голос Пайка холодный и резкий. Положив руку мне на бедро, он держится за меня, словно за самую стабильную в мире вещь, но это не так, потому что я улетаю.
Подняв руку, я провожу гладким серебряным лезвием по столу, за которым мы все сидим. Лицо дяди Грега выражает чистый ужас, когда он видит Джиджи. Все всегда ее боятся, и я не знаю почему.
Молча поднявшись, я обхожу вокруг стола и направляюсь к мужчине, у которого вот-вот лопнет вена. Возможно, мне стоит ему помочь.
— Что ты делаешь, девочка? — хрипит он, когда я хватаю его за горло.
Он стар и тщедушен, но все еще силен. Пытается оттолкнуть меня, но друг Пайка, Джеймсон, удерживает старика.
“Look and see, a gift for me. My Pike gave me a shiny ring, and for you, he’s brought nothing.
— Открой глаза и посмотри на мой подарок, раз-два-три. Мой Пайк вручил колечко мне, а вам он треснет по губе, — говорю я с надутым видом.
Позволяю острому металлу оцарапать его морщинистую шею. Добравшись до вены, которая сейчас сильно пульсирует, я вдавливаю Джиджи прямо в висок. Тетя Ронда кричит рядом со мной.
— Заткнись, сука! — шиплю, пристально посмотрев на нее.
Ее рот широко раскрывается от удивления. Я всегда ее ненавидела. Она смотрела свысока на всех, у кого не было солидного банковского счета. Она сплетничала с моей матерью обо всех женщинах в городе, обсуждая плохие вещи, которые те совершали, только она была намного хуже, чем любая из тех матерей.
Я снова перевожу взгляд на дядю Грега, который пытается вырваться из железной хватки Джеймсона. Глаза Пайка сверкают, когда он смотрит на меня с грязной ухмылкой на красивом лице. Сегодня, войдя в заброшенную часовню, я не могла оторвать от него глаз. Его вишнево-красная рубашка, черные брюки с подтяжками, зачесанные назад волосы — мне потребовалось вся моя выдержка, чтобы не наброситься на него и не показать нашим родным, насколько хорошо мы выглядим, когда трахаемся.
— Молли, — хрипит дядя Грег. Кровь медленно стекает по его лицу, когда он смотрит в мои глаза, словно пытается найти в них мою душу. — Пожалуйста, девочка, — хнычет он, когда Джиджи режет его глубже. Кожа у него тонкая, как папиросная бумага, и это выглядит невероятно красиво.
— Красивый узор, кровавый порез. Покончив с тобой, воткну саморез, — тихо хихикаю я, глядя на Джеймсона, который кажется заинтригованным мной. — Мне нравятся игры с ножами, порежу тебя своими руками. Когда ты увидишь Джиджи, то беги, беги, беги.
— Милая Молли, — зовет меня Пайк.
Я не убираю Джиджи со вспотевшего лба его отца. Кровь сейчас стекает по моей руке, и я знаю, что скоро буду ею пропитана. Тетя Ронда все еще вопящая, словно банши, теперь привязана к стулу.
— Может быть, ты хочешь чего-нибудь выпить?
Смотрю, как Пайк наливает в два бокала шампанское, а в третий — прозрачную жидкость, которая кажется безобидной, но я знаю, что это такое.
С ухмылкой он протягивает его мне, а затем встает позади меня. Его тело прижимается ко мне, когда он, обхватив лицо отца рукой, заставляет того приоткрыть рот. Медленно я выливаю прозрачную жидкость на его язык, который начинает шипеть и пузыриться.
“Big bubbles, little bubbles, it’s all going to burn.” I glance at Aunt Rhonda and smile. “Soon it will be your turn,” I tell her happily.
— Бурли и кипи, тебе все не уйти. — Улыбаясь, я смотрю на тетю Ронду. — Скоро наступит твоя очередь, — радостно говорю я.
Пайк берет меня за руку, и мы вместе, как муж и жена, наблюдаем, как из груди его отца доносятся булькающие звуки от кислоты, разъедающей его рот и горло. Подняв бокал, я выливаю последние капли в его зияющую глотку, наблюдая за тем, как его тело подергивается.
Поставив пустой бокал на стол, я отступаю и наблюдаю за тем, как старик делает свои последние судорожные вдохи, и уже через несколько секунд он мертв. Мертв для мира. Глаза моих родителей, сидящих напротив и наблюдающих за этой душераздирающей картиной, широко раскрыты от шока и ужаса. Но они не должны удивляться — это они создали монстра, они сделали меня тем, кто я есть, и Пайк любит меня. Это все, что имеет значение.
Долгое время я считала, что недостойна любви. Той вечной любви, которую находят люди в фильмах и книгах. И все время, что была с Пайком, я думала, что это будет мимолетным. У меня и у него. Но это не так. Я смотрю на кольцо на своем пальце и улыбаюсь.
Повернувшись к тете Ронде, которая в ужасе уставилась на нас, я беру пустой бокал и машу им перед ее лицом. Она так быстро мотает головой, что у меня начинает кружиться голова.
— Молли, Пайк, — просит она.
Она, нахрен, умоляет. Ее лицо исказилось от страха и душевной боли, потому что она знает, что будет дальше. И я не могу удержаться от улыбки.