Единственным освещением в этом пустом доме, помимо тех немногих случаев, когда облака на гребаном небе расползались в некоем подобии сострадания, была моя тлеющая сигарета, и я не знаю, слишком ли было этого сейчас или недостаточно.
Разочарованно зарычав, я направляюсь обратно к кухонному столу и сажусь на стул. Потянувшись к коробке, я придвигаю ее к себе и открываю крышку. Я хочу сделать это прямо сейчас — взлететь высоко над облаками и не смотреть вниз, пока мне снова не придется это сделать, но я хочу, чтобы Молли была рядом со мной. Я никуда не хочу идти без нее, и я знаю, что она тоже захотела бы полететь со мной.
Снова встав, я иду в гостиную, полностью раздвигая шторы. Мои руки начинают барабанить по бедрам, пока я медленно качаю головой вверх и вниз под мелодию, которую слышал на днях. Это что-то вроде нервного тика в последнее время, но, похоже, это работает лучше, чем возня с коробкой.
Я тянусь одной рукой, чтобы взять сигарету из губ, а другой продолжаю выстукивать мелодию, когда вижу знакомую светлую вспышку распущенных волос, двигающуюся по улице. Подойдя ближе к окну, я прижимаюсь к нему как можно сильнее, чтобы убедиться, что с ней все в порядке, потому что она все время оглядывается через плечо и, мне кажется, разговаривает с кем-то, кого я не вижу.
При последней мысли я закатываю глаза. Бывают дни, когда Молли разговаривает с кем-то, кого я не вижу, и меня это никогда не беспокоило, так как я знаю, что этот «кто-то» обычно находится в ее голове.
«Я должен заставить ее вернуться к приему своих лекарств», — думаю я, когда она исчезает из поля зрения.
Через несколько мгновений я слышу эхо шагов ее ботинок, когда она поднимается по лестнице, а затем звон ключей. Дверь тихо скрипит, когда Молли пытается незаметно проскользнуть внутрь, вероятно, предполагая, что я сплю.
Я стою спиной к двери — не хочу расстраивать ее тем, что нахожусь не там, где она ожидает.
Молли кряхтит, стаскивая ботинки, а затем направляется на кухню. Ее маленькие босые ножки издают самый милый звук, когда она идет по полу. Слегка повернувшись, я украдкой смотрю через плечо в ее сторону. Стоя ко мне спиной, она пьет из упаковки апельсинового сока, затем ставит ее обратно в холодильник, и я снова отворачиваюсь.
— Детка? — нервно зовет она.
Поднеся кулак ко рту, я глубоко вдыхаю дым и поворачиваюсь к ней лицом. Я хочу спросить ее, где она была, но знаю, что она скажет мне только тогда, когда будет готова. Просто я ненавижу это ее гребаное скрытничество и секреты.
— Почему ты встал? — спрашивает она, постукивая ногой и все еще держа в руках ботинки.
— Не могу заснуть, когда тебя нет дома, ты же знаешь, — говорю я как можно мягче.
— Прости, — отвечает она, отводя взгляд и отбрасывая назад свои волосы. — Однако я не делала ничего плохого, хорошо? Клянусь.
— Я знаю, — киваю.
Молли роняет ботинки на кухонный пол и быстро подходит ко мне, обвивая руками мою талию и упираясь подбородком мне в грудь. То, как она сейчас смотрит на меня — словно моя вера в ее вероятную ложь — единственное, что дает ей жизнь прямо сейчас, — заставляет меня слегка улыбаться.
— У меня есть кое-что, что я хотел бы попробовать, но ждал, когда ты вернешься домой, — медленно начинаю я.
Молли склоняет голову набок и ждет, пока я продолжу. Обняв ее за плечи, я наклоняюсь и целую ее в кончик носа.
— Хочешь полетать со мной? — мягко спрашиваю я ее.
— Что? — спрашивает она с нервной улыбкой, нахмурившись в легком замешательстве.
— Сегодня ночью я дам тебе все, что ты когда-либо хотела, Моллс, — говорю я ей, и моя улыбка превращается в ухмылку. — Все, о чем ты даже не подозревала, что это тебе нужно начнется, как только мы воспользуемся тем, что находится в этой коробке.
Слегка повернув голову, она следует взглядом за моим кивком и смотрит на стол. Оторвав от меня руки, она подходит и садится на один из стульев, а затем выжидающе смотрит на меня.
Это одна из вещей, которые мне в ней нравятся — безоговорочное доверие мне, и если я скажу ей, что хочу сыграть еще раз в русскую рулетку, как это было после того, как мы впервые трахались, она сама зарядит пулю и сама крутанет барабан. Это было чертовски глупо, но мы оба делали это только один раз, и я просто должен был убедиться, что это обязательство, которое мы оба готовы взять на себя друг перед другом.
Быстрая и порочная жизнь вместе или смерть от наших собственных рук.
Для нас нет ничего промежуточного, да и быть не может. Не с тем дерьмом, на которое, я знаю, мы способны.
Сделав глубокий вдох, я подхожу к столу, выдвигаю стул рядом с ней и сажусь, прежде чем снова открыть коробку.
— Вот, — говорю я, протягивая ей небольшой кусочек бумаги. Я нежно убираю ее руку ото рта, прежде чем она успевает съесть его. — Тот для меня, — говорю я ей с улыбкой. — А этот для тебя.
Я подношу второй кусочек к ней ближе, и ее глаза расширяются от волнения. Мне кажется, что Молли на самом деле понимает больше, чем ей нравится показывать, но она получает удовольствие от того, что я нянчусь с ней, поэтому на самом деле она не показывает свою истинную сущность тогда, когда ей это не нужно.
— На счет три, — мягко говорю я, прижимая магию к ее губам. — Один.
Она открывает рот, и я делаю то же самое.
— Два.
Молли медленно высовывает язык изо рта, с трудом сдерживая себя в том, что возможно произойдет дальше.
— Три.
Я открываю рот и, когда она кладет маленький бумажный квадратик мне на язык, я делаю с ней то же самое. Она закрывает глаза, и я, потянувшись к ней, притягиваю ее к себе и кладу сигарету на кухонный стол.
Сегодняшний вечер станет великолепным началом того, что должно было начаться давным-давно, и это поможет нам избавиться от запретов и обрести наше истинное животное «я».
Глава 4
Отец
Пайк подъезжает к известному кирпичному зданию, которое возвышается над маленьким городком, словно спаситель. Я знаю, что это не так. Это проклятое место, где люди думают, что очищаются от грехов, тогда как все, что они делают, это прикрывают скверну, преследующую их разум.
Я хихикаю.
— Ты в порядке, малышка? — спрашивает Пайк, сжимая своей рукой мое бедро, отчего я хнычу от нужды.
Он трахнул меня сегодня утром, ровно два часа назад. Я смотрела на часы на нашей прикроватной тумбочке, когда скакала на его толстом пирсингованном члене, заботясь о том, чтобы, когда мы приедем сюда, он был готов к еще одному хорошему жесткому траху.