— Убирайтесь. Уходите сейчас же, — хрипит старик. Библия, которую он держал в руках, лежит на полу рядом с ним. — Вы дети дьявола.
Он встречается со мной взглядом, и я захожусь в диком хохоте, от которого пастор ахает. Я снимаю свою майку через голову и улыбаюсь.
— Слушай, у него стояк на мои сиськи, — говорю я папочке. Глаза старика широко раскрываются, когда руки Пайка сжимают мои соски через мягкий материал бюстгальтера, и я не могу перестать хныкать, когда он дразнит мои затвердевшие бутоны.
— Думаю, ты права, милая Молли, — усмехается Пайк позади меня. — Думаю, он будет следить за нами.
Он скользит между моих ног, поднимая розовую мини-юбку на мне и находя мокрые трусики. Пальцы Пайка играют с моим клитором, кружат на нем, пока старик наблюдает, не в силах отвести от нас своего грязного взора.
— Я думаю, ему нужно поучиться, папочка, — шепчу, опуская голову на плечо Пайка, пока он продолжает свое служение.
— Убирайтесь! — кричит старик, и я бросаю на него свой взгляд.
— Послушайте, отец, — говорит Пайк, отпуская меня и направляя пистолет в сторону священника. — Моя малышка хочет поиграть, а когда она чего-то хочет, я слежу за тем, чтобы она это получила.
Папочка целится в колено морщинистого старого говнюка и нажимает на спусковой крючок, позволяя громкому выстрелу разноситься сквозь пространство.
Старик кричит от боли, и я, хихикая, набрасываюсь на него, садясь на него сверху. Мои бедра яростно крутятся, когда я трусь о него. Он больной. Они говорили мне, что я сломлена, но даже в агонии этот засранец не может обуздать свой член.
— Маленькая Молли любит поиграть. Маленькая Молли любит убивать. Ей нравится звучанье крика твоего. Покуда это делает счастливого его. По полу растекается лужа из крови, когда она прихватит малюточку Джиджи. Маленькая Молли ранит чуть сильнее, чтобы кровь повсюду, ну, и чуть быстрее.
Взяв покрепче свой гладкий серебряный клинок, я рассекаю его морщинистую плоть, улыбаясь тому, как прекрасен красный цвет его крови, капающей с его бледной кожи. Со счастливым видом я прижимаю кончик к его губам и широко улыбаюсь старому отцу, который выглядит слишком грустным.
Его крики и вопли заставляют меня чувствовать покалывание в том особенном месте, которое Пайк вылизывал и прикасался, зная, что не должен этого делать. И даже теперь, когда Пайк засовывает в меня свой член и рассказывает мне о вещах, которые мы собираемся делать вместе, я знаю, что люди назовут нас грешниками, но мне все равно, Пайк — единственный, кто меня понимает.
Ножом я вырезаю на лбу отца большую букву «М». Его тело вздрагивает подо мной, пока я убеждаюсь, что буква идеально выписана на его бледной коже. Пайк потянулся ко мне, испачканной кровью злого человека.
— Ну же, милая Молли, — говорит папочка. — Нам нужно идти.
— Но я хотела поиграть, — снова дуюсь я. — Не могли бы мы потрахаться, пожалуйста, папочка?
— Малышка, нам нужно убраться отсюда до их прихода, — предупреждает он, но я знаю папочку и знаю, как заставить его что-то сделать.
Я опускаюсь на колени перед мужчиной, которого люблю, и хихикаю. Окунув палец в липкую красную жидкость старика, заставляя его при этом кричать, я рисую красивый красный крест на своем лбу, напоминая Пайку, зачем мы здесь.
— Господи, Молли, — ворчит он, когда я расстегиваю его рваные джинсы и вытаскиваю его толстый пирсингованный член. От серебряного блеска кольца на нижней стороне его ствола мой рот наполняется слюной. Я ласкаю его, когда пастор начинает молиться. Он не может отвести взгляд, наблюдая, как я беру член Пайка в рот и глубоко его заглатываю. Звуки мучительной мольбы старика и мое удушье сплетаются в эйфорическую симфонию.
Пайк, сжав мои длинные светлые волосы в кулаке, быстро и жестко трахает мой рот. С моего подбородка капает слюна, когда папочка смотрит на меня с улыбкой удовлетворения на своем красивом лице, буравя меня взглядом своих голубых глаз в тускло освещенном здании.
— Ты моя сладкая девочка, Моллс, — говорит он мне, засовывая свой член мне в горло.
Его тело дергается, и его горячее семя стреляет мне в рот, наполняя меня каждой каплей. Вытащив свой член из моего рта, Пайк поворачивается к старику.
— Это было хорошо, надеюсь, тебе понравилось шоу, засранец.
Пайк поднимает свой пистолет, и после прозвучавшего выстрела мужчина падает на спину.
— Он должен был умереть.
— Я люблю тебя, папочка.
Приподнявшись на цыпочках, я целую его в щеку.
— Неважно, что они говорят, Пайк, — говорю я ему. — Ты мой навсегда.
Глава 5
Ходячая катастрофа
Мы бесцельно бродим по улицам в течение нескольких часов, и, кажется, ничто не привлекает нас, пока не натыкаемся на старый станционный парк, находящийся в конце Сибил-стрит. Молли всегда просит меня отвести ее сюда, и, когда мы подходим к забору из проволочной сетки с табличкой «ВХОД ВОСПРЕЩЕН», я улыбаюсь и выгибаю бровь.
— Хочешь войти? — спрашиваю я ее.
— Правда? — возбужденно отвечает она, радостно хлопая в ладоши.
— Давай сделаем это, — отвечаю я.
Снимая табличку с забора, я отбрасываю ее в сторону. Наклонившись, я прищуриваюсь, глядя на замок, прежде чем решаю, что открыть его будет достаточно легко. В считанные секунды цепь оборачивается вокруг моего кулака, замок на другом конце щелкает, и я толкаю одну из дверей забора, открывая ее для моей сладкой Молли.
Ее миниатюрное, но смертоносное тело быстро перемещается в запретную зону, и я захожу следом за ней. Не думаю, что у нас будут большие проблемы, если кто-то поймает нас здесь, потому что я просто позволю Моллс заняться своим делом и посмотрю, подумает ли кто-нибудь, что было бы хорошей идее попытаться сообщить о нас потом. Она такая маленькая и ничем не выделяющаяся, что то, на что она действительно способна, шокирует и становится еще более чертовски удивительным, когда она заходит слишком далеко.
Я смеюсь, когда она бежит к первому открытому вагону, который видит, и садится в него, высоко подняв руки, словно она только что выиграла Станционные Олимпийские игры или что-то типа того.
Подойдя, я облокачиваюсь о дощатое возвышение, на котором стоит вагон, и улыбаюсь ее детскому восторгу относительно очередного нарушения правил.
— Как вышло, что это место делает тебя такой чертовски счастливой?
— Потому что снаружи ты видишь только то, что тебе преподносят —сломанные скелеты старых вещей, но когда у тебя есть возможность войти и взглянуть поближе, ты сможешь увидеть в них то, чем они являются на самом деле. Прекрасные произведения искусства, потерянные во времени, которые практически никто не ценит. Только такие, как мы с тобой, — поясняет она с легкой улыбкой.