На моем лице и шее татуировки, и люди до сих пор считают меня каким-то гребаным беспомощным ребенком, который не может нанести удар. Все, кроме моей сладкой Молли — она точно знает, на что способен ее папочка.
И я отказываюсь ее подводить.
Я знаю, что сейчас она делает свое дело, и хочу, чтобы ей было с чем поиграть, когда она закончит со своей новой игрушкой. Если она готова к этому — я никогда не заставляю ее делать то, чего она не хочет.
— Ты действительно думал, что я не смогу позаботиться о своей девушке? Что я позволю тебе наложить на нее свои грязные гребаные руки? — наклонившись, спрашиваю я Клея.
Мое лицо в нескольких сантиметрах от его. Я чувствую запах крови и дерьма в его дыхании, и это заставляет меня смеяться. То, что я держу в руках, является самым низким примером человеческой жизни, и я намерен относиться к нему как к таковому.
Ночь внезапно пронизывает очередной крик, а следом за ним по парку эхом разносится смех моей сладкой Молли. Звук эхом отскакивает от старых машин, словно симфония ужаса, прелюдия к кошмару грядущих событий для сучки, которая думала, что попытаться сбежать будет разумной идеей.
Она ошибалась.
Он ошибался.
И теперь они заплатят за это своей жизнью.
— Ни хрена, у меня нет времени возиться с тобой, — говорю я ему, толкая его на землю.
Прежде, чем у него появляется шанс прийти в себя или попытаться сбежать, я становлюсь ботинком ему на шею, удерживая его на месте. Вытащив из кармана новую сигарету, я подкуриваю ее при помощи маленькой паяльной лампы и, наклонившись, улыбаюсь ему.
Он понял что произойдет. Я знаю это, так как слышу, как моча, пропитав его штаны, начинает растекаться по гравию. Запах дерьма усиливается, когда я давлю коленом ему на грудь.
— Пора умирать, — ровно говорю я ему.
Он начинает неистово дрожать, но в ответ я усаживаюсь на него, придавливая коленями его плечи. Он издает болезненный крик, и моя улыбка становится шире. Этот кусок дерьма хотел навредить моей малышке, а я не могу этого допустить.
Не сегодня.
Никогда.
Я направляю огонь все еще зажженной паяльной лампы на его лицо и начинаю обводить им по контуру его черепа. Шипение его плоти заполняет мои уши, а его крики становятся громче. Я не обращаю внимания на шум, потому что то, что я сейчас делаю, сохранит мою сладкую Молли в безопасности.
Так что я продолжаю свою работу, хотя мне никогда не удавалось оставаться внутри контура, а это означает, что он начинает выглядеть дерьмово с опережением графика. Но все в порядке — разобраться с ним поскорее означает пойти проверить Молли и ее маленькую подругу.
— Перестань на меня смотреть, — глухо говорю я.
Его крики стихли, но его глаза — его гребаные глаза — продолжают смотреть на меня, словно он молча проклинает меня за то, что я делаю.
Я знаю, как это исправить.
Убираю струю огня от его лба, на который направлял до этого. У Молли пунктик на черепах, и я надеялся подарить ей его, но эти гребаные глаза.
Он пытается закрыть их, потому что не хочет видеть то, что произойдет дальше, хотя и знает. Он не хочет сталкиваться с огнем, который отнимет у него зрение, как если бы он отнял у Молли ее жизнь, но дело в том, что я знаю — если он больше не сможет ее видеть, то не сможет ее преследовать.
— Посмотри на это, — шепчу я в изумлении.
Раньше я много чего поджигал, но никогда не поджигал людей. Как и черепа, Молли обожает огонь, поэтому я знал, что то, что она увидела вдали их горящую бочку, закончится не очень хорошо.
Его глаза начинают таять. Почему-то я ожидал, что они просто лопнут, но нет. Они превращаются в какую-то мягкую горячую массу в глазницах, и я не могу не ткнуть пальцем ту, над которой работаю.
— Слизь, — замечаю я с тихим смешком.
Когда я решаю, что с меня хватит, потому что это длится чертовски долго, то встаю и выключаю лампу. Не могу сказать, мертв ли он, хотя он не издает ни звука, но его подергивающиеся руки говорят мне, что это не так. Либо он в просто отключке, либо вот-вот отдаст концы.
Вздохнув, я наклоняю голову и каким-то образом умудряюсь убедить себя, что, возможно, пришло время проявить немного милосердия, поэтому начинаю опускать подошву своего ботинка на его лицо.
Снова и снова, пока не проламываю его гребаный череп и не выбиваю из него его мозг. Закончив, я выдыхаю и, проведя руками по волосам, затягиваюсь сигаретой, которую держал все это время. Она наполовину сгорела, но я все равно буду наслаждаться тем, что от нее осталось, пока буду искать свою сладкую девочку.
Молли облизывает лезвие своего клинка так чисто, как только может, ни разу не нарушая со мной зрительного контакта. В ответ я слабо улыбаюсь, засовывая руки в карманы. Иногда мне кажется, что она любит свою Джиджи больше, чем меня.
— Что ты задумала, глупышка? — мягко спрашиваю я, присаживаясь рядом с ней.
С коварной ухмылкой трясущимися руками она помещает лезвие между зубов, а затем, наклонившись к телу Даниэль и стянув с нее штаны, разрывает на ней трусы. Молли тянется к своей Джиджи, бросая на меня этот свой гребаный полный надежды взгляд, ломающий мою волю.
— Я хочу посмотреть, — просто говорит она, раздвигая ноги бездомной и всаживая в нее Джиджи.
На мгновение она отворачивается от меня и, положив вторую руку на запястье первой, держащей нож, с громким ворчанием толкает его вниз так сильно, как только может. Это не отнимает у Молли слишком много энергии, потому что она чертовски сильнее, чем выглядит. Закончив, она садится на пятки и усмехается.
— Ну вот, теперь папин большой член определенно должен удобно там уместиться.
Приподняв бровь, я гляжу на Молли, поняв, наконец, к чему ее маленькая бродячая подружка подтолкнула ее. Вот дерьмо. Пробежав рукой по рту, я оглядываюсь вокруг, чтобы убедиться в том, что мы одни — не то чтобы кто-то задержался, услышав визг этих двух попавших в ловушку свиней. Если честно, возможность того, что кто-то увидит, как я буду трахать тело Даниэль, заставляет меня нервничать.
Это Молли и ее чертов сумасшедший мозг.
Ни разу раньше она не просила меня сделать что-то подобное, и я знаю, насколько сильно она может ревновать, поэтому не совсем уверен, подстроено это или нет.
— В чем проблема? — нетерпеливо спрашивает она, закатывая глаза.
— Ты... ты в этом уверена, Молли? — нерешительно интересуюсь я.
— Ты больше не любишь меня, папочка? — спрашивает она тихим голосом, а ее надутые губы начинают дрожать.