Прошло два полных года. Лёгкий стал совладельцем клуба. Вжившись в другой мир, он держался в стороне от толпы. Для бандита привязаться к собственной маскировке — позор без вариантов. Это был отказ — от развития тоже. Как другие в «Кулаке», он перестал пытаться отрицать ценность культа.
У бандитов маски никогда не выходили из моды — однажды вечером Ларри Крокус, Мори, Шив, Бликер и Барри Ноуздайв собирались провернуть ограбление под лицами классического зоопарка. Дело уже дошло до тайника, когда Шив, позаимствовавший на время лицо моржа, направил пистолет на остальных.
— Слушай, кончай, Шив, — засмеялись они нервно.
Салютуя резиной, он стянул маску моржа, обнажая лицо слона.
— Фортеза! — прохрипел Ларри Крокус.
— Есть такое дело, — сказал Лёгкий. — Не давайте никому убедить себя, что личность выполняет приказы.
Ноуздайв тиснулся вперёд, хлопая ушами собачьей маски.
— Эй, это был глаз за глаз трески!
— У меня другие сведения.
Крокус, выбравший лицо свиньи, указал на Лёгкого аствольником.
— Покажи напоследок личико?
— Я такой, какой есть. — Он навёл прицел на Крокуса. — И эти бобы надо срочно засадить.
— Четыре пушки на одну, Дамбо, — крикнул Мори из-за кошачьего лица.
В этот момент Сэм «Сэм» Бликер сорвал свою маску лошади, обнажая маску лошади.
— А ты кто, твою мать? — возопил Крокус, когда бледная лошадь нацелила ствол. — Что вы сделали с Бликером и Шивом?
— Ты меня утомил, — сказала Леди.
— Связанные в толчке крепости группировки, — сказал Лёгкий. — В конце концов, они не присоединились к подкладыванию бомб.
— Значит, это старик. Нам нечего делить с тобой, Лёгкий, но если придётся, я уложу тебя на клавиатуру.
— Я не бряцаю незаряженным оружием, мужики. Внимание, вопрос: преступление — это когда мажешь в цель или попадаешь в неё? Я намазал ваши маски клеем. Три гангстера бросили пушки и начали ковыряться в головах, а Лёгкий и Леди Мисс решили обойти тайник стороной. На масках был молекулярный Клей Ариэля Хай-Блоу. Раздался крик, когда настоящее лицо сошло вместе с фальшивым.
Слоны ничего не забывают.
Если бы Армстронг был интересным
Если бы Армстронг был интересным, он бы самолично провёл посадку. Он бы вышел из лунного модуля в ушах Микки Мауса. Он бы признался в страшном преступлении. Он бы легко прилунился и пропел бы: «Неплохо для девушки». Он бы крикнул: «Чёрт побери, Луиза, мне нужен сэндвич с беконом!» или «Славься, Сатана!», или «Новая земля для грабежей и мародёрства», или «Вот оно, нигде», или «Запирайте ваших дочерей», или «Кто пёрнул?», или «В жизни так не скучал», или «В жизни так не зажигал», или «Зырь сюда — сколько земляники», или «Убей белого», или «Меня доставили сюда против моей воли», или «Не могу больше жить ложью — я голубой».
Если бы Армстронг был интересным, он бы фонетически размыл предписанные слова: «Маркий ишак человека — дикарский горшок всего человечества». И с пьяным рычанием вывалился бы из модуля, хлопнув люком. Он бы скакал по пескам, как фея. Он бы притворился, что встретил чужих и выдал бы фальшивую сенсацию среди несуществующих куполов мозаичного золота. Он бы установил чилийский флаг. Он бы поставил на дыбы и устроил бы крушение этой говенной тачке. Он бы утверждал, что всё было киноинсценировкой. Он бы нёс цельные, неиздаваемые богохульства. Он бы хохотал без перерыва. Он бы горько сетовал на свою мать. Он бы завопил в микрофон, чтобы с контролёров НАСА сдуло наушники. Он говорил бы с ужасным французским акцентом. Он бы кричал, что шлем заполняется соплями, и внезапно прервал бы передачу. Он бы простонал: «Даже здесь голуби». Он бы спросил: «Если я первый человек, ступающий на эту почву, кто поставил камеру, чтобы меня снять?» Он бы притворился, что передача разбивается на таинственные фрагменты. Он бы сказал «демонический», и «трусы», и «фантастика», и «в добрый путь». Он бы ржал и повторял: «Гы-гы, ох-ё». Он бы как ребёнок передразнивал всё, что говорит Хьюстон. Он бы проклял Землю и объявил превосходство Луны. Он показал бы задницу и взорвался от декомпрессии.
Если бы Армстронг был интересным, он бы вылетел из модуля верхом на свинье Баззе Олдрине с кнутом в руках. Он бы безжалостно испытывал сексуальность Базза. Он бы пришлёпнул кальмара к забралу Базза, ослепив его.
Он бы затащил его в жутко неудобный шлюз. Он бы пытался догнать его на тачке, выплёвывая хохот в вакуум. Он бы выпалил тысячу противоречивых приказов, саркастически танцуя своим собственным коллизиям. На обратном пути он бы спрашивал каждую минуту: «Мы ещё там?» Он бы вышел из космического туалета в поту, зрачки сужены, и нацелил бы на остальных пилотов смеситель. Он бы втянул их в своё безумие, и после приземления они бы ускакали от спасательного транспорта, хихикая и пихая друг друга в кусты.