– Ты чего сегодня домой не идешь?
С краю, у самого мангала-жаровни, стоит давешний мальчик и внимательно смотрит на работу Толика.
– Куда? – не сразу отвечает он.
– Ну, в интернат.
Мальчик долго молчал, потом негромко произнес:
– А мама не так колола.
– А как? – сразу так и кинулся к нему Толик – кинулся голосом, вопросом, глазами, оставаясь в то же время на месте, на корточках.
И снова мальчик ничего не ответил.
– А у тебя потому всегда весело, что приемник? – спросил он через некоторое время.
– Тебе нравится? – снова быстро повернулся к нему Толик.
Мальчик вытащил из земли шашлычную железную стрелку, обтер ее конец о свои штаны, положил на мангал.
– Я вчера целый день думал, – сказал он неожиданно. – Решил: у тебя буду жить.
– Так ведь негде, – огорчился Толик. Потом добавил: – У меня тут дом был. На этом самом месте.
Он показал на кровать и жаровню.
– Я вчера тебе гвозди собирал целый день, – сказал мальчишка и вытащил из кармана горсть ржавых гвоздей.
…Ночь была прохладная, и Толик несколько раз вставал с земли, где устроил себе постель, накрывал мальчишку по имени Дамир, спавшего на его кровати…
С утра было солнечно.
Толик вел мальчика Дамира по Алтынабаду. В одной руке он держал его маленькую ладошку, в другой нес приемник. Оставлять приемник было негде, да и не хотел Толик с ним разлучаться.
Они шли мимо строящихся домов, мимо бульдозеров, мимо какого-то учреждения, которое работало на своих столах прямо во дворе. А двор этот насквозь просматривался с улицы, через обвалившийся местами забор…
Несмотря на странную обстановку, все служащие этой конторы под открытым небом – спокойны, деловито ходят от стола к столу, совещаются…
Поглядев на них сквозь заборные проломы, Толик и Дамир движутся дальше.
На углу рабочие обновляют и подкрашивают уличную конструкцию – из тех, что ставились силами находящегося рядом завода или какой-нибудь фабрики. А на железном щите с завитушками по краям – фотографии передовых людей этой фабрики…
– Гляди, Дамирчик, – говорит Толик.
Дамир разглядывает выцветшие фотографии на железном сварном стенде и спрашивает у Толика:
– Это кто?
– Самые лучшие люди района, – улыбаясь, отвечает Толик.
Ему очень нравится что-то объяснять Дамиру.
– А почему тебя здесь нет? – строго спрашивает Дамир.
– А я в другом районе живу… – смущается Толик, и они идут дальше…
…Потом они стоят у автоматов с газировкой. Дамир пьет воду, спрятав в стакан пол-лица.
Рядом в пыльном скверике, развесив простыни в виде ширм и навесов, работает парикмахерская. Дом, где она была раньше, развалился. В остальном же, кроме стен и потолка, парикмахерская выглядит вполне нормально – с уцелевшими механическими креслами вроде зубоврачебных.
Из одного кресла вышел мальчик не старше Дамира, свежеостриженный, с голым затылком и новеньким чубчиком, как будто приклеенным на четверть головы. Он остановился рядом с Дамиром, ждет, когда Дамир освободит стакан для газировки. Стоит и подбрасывает на ладони монетку в пять рублей.
Дамир пьет, а глазами следит за монетой.
Глядя сверху на мальчиковые головы – заросшую, черную Дамира и оголенную, белесую, другого, – Толик даже расстроился:
– Ну что же это?.. Ребенка-то зачем так уродовать? Молодая девушка-парикмахер выглянула из-за занавески:
– Следующий!
Толике Дамиром прошли в «парикмахерскую». В соседнем кресле старик-парикмахер брил какого-то взрослого.
Дамир взгромоздился в кресло. Толик обеспокоенно встал рядом.
– Выйдите, папаша. Мешаете, – сказала девушка.
– Моему такой чубчик не надо, – сказал Толик. – И затылок не брейте.
– У нас для детей – один фасон: бокс или полубокс.
– Просто подровнять можешь?
– Я вам что сказала? У нас для детей…
И в то же мгновение из соседнего кресла вскочил быстрый мужчина – это был стремительный гостиничный Сосед Толика.
– Что значит «для детей», женщина?!. – закричал он. – Ребенок – не человек, да?!! Ребенок красивым должен быть! Дети – это все, женщина!
– Я вам не «женщина», – оскорбилась девушка.
– Мне не женщина, другому – женщина! Думать надо!..
Говоря так, он сорвал с себя салфетку, он уже выхватил у девушки ножницы, алюминиевую ее расческу и набросился на Дамирову голову.
Девушка-парикмахер не ожидала ничего подобного и стояла, не сопротивляясь. Застыл и потрясенный Толик. И старик, который брил Соседа…
Ловко орудуя парикмахерскими приспособлениями, Сосед обрушился на девушку, словно вихрь:
– Бокс! – кричал он. – Ты видела, кто сейчас ходит с боксом?! Покажи мне такого человека! Ребенка знаешь как стричь надо?!! Лучше всех надо стричь! Равнодушный ты человек!
– У нас альбом фасонов… – попыталась вставить девушка.
– Покажи этот альбом знаешь кому?! – вскричал Сосед еще сильнее. – Не могу, понимаешь, при ребенке сказать! У тебя голова круглая? А у него, например, огурцом!.. Что, одинаково стричь будешь? Думать надо. Кто будет думать? Считаешь, только Дума Государственная думать будет?!.
Девушка уже не знала куда деваться. Меж тем Сосед быстро и на редкость ловко подстриг Дамира и отступил, любуясь.
– Полька! – воскликнул он, уже остывая. – Бокс… Уметь надо!!!
– Сколько платить? – спросил Толик, приходя в себя.
– Ему и платите, – сказала девушка с обидой и даже убрала свой расчетный листок. Какое-то время она чувствовала себя виноватой, но потом, очевидно, обиделась: должно быть, когда Сосед учил ее думать.
Толик повертел деньги и убрал.
Отведя Дамира в интернат, Толик привел Соседа к себе, то есть на свою железную кровать у забора, – в гости.
Расстелив одеяло, они сидели на кровати и пили чай.
– Прибился ко мне, – объяснял Толик. – Родители у него…
Он сделал жест неопределенный, но печально понятный.
– А у тебя свой есть? – спросил Сосед, уже прикидывая какую-то комбинацию.
– Да я и не женился еще никогда, – ответил Толик.
И тут Сосед, обуреваемый новой идеей, вскочил, опять включил все свои мощности, заговорил быстро и горячо:
– Слушай, бери его себе! Хороший малый, я тебе говорю, жалеть не будешь! Мамой клянусь!!!
– А разве можно? – Толику это не приходило в голову.
– Конечно! Усынови – и все! Я тебе сделаю, идем! Сам бы взял – у меня своих трое!
Он схватил Толика за локоть и уже бежал, уже весь летел, досадуя на Толика за медленные мысли, за его чай, за нерешительность, за неустроенную эту кровать – пора делать дом, чего медлить?!!
Нужно немедленно делать дом, усыновлять бежать, оформлять… В общем – не сидеть, только не сидеть!..
Толик вырвал локоть, даже не приподнялся:
– Зачем мне это надо?!
– Сын, дорогой, понимаешь?!. – закричал Сосед. – Готовый мальчик есть! Где ваша власть? Горсовет-шморсовет, милиция-шмилиция… Иди со мной, я все сделаю! Я все справки знаю. Две минуты надо!
– Да никуда я не пойду. Мне еще сына не хватало! – сказал Толик, рассердившись на Соседа за явную глупость и несерьезность его фантазий.
– Хочу усыновить, – сказал Толик.
Он сидел на стуле в кабинете директора интерната.
Директор была женщина, на первый взгляд – вполне учительского вида. То есть она имела вид человека с заранее известными установками, с продуманными приемами всегда одерживать верх в разговоре. Однако умный, заинтересованный глаз ее некстати блестел и не давал отнести ее к четко определенному типу.
– Кого? – спросила директорша.
– Дамирчика… Такого черненького.
Толик показал рукой от пола, что за Дамирчик, а директорша даже слегка покачнулась вперед, за край стола, посмотреть ему под руку.
– Так, – сказала она деловито, словно впрямь увидела Дамирчика. – Знаю. Документы принесли?
– Документы есть, – закивал Толик. – Всегда хожу с документом, сплю с документом. Вот… паспорт… сейчас…
Он кинулся к себе в карманы, но не сразу в них разобрался. Возможно, что спал он действительно с паспортом, однако вынимать его, по всей вероятности, приходилось ему нечасто.