Легко заметить, что больше всего языковая индивидуальность Тирсо проявилась, так сказать, в посторонних к использованным жанрам кусках: в суждениях о театре, литературной полемике и других замечаниях, разбросанных по тексту книги, носящих личный характер «от автора». К слову сказать, куски эти особенно ценны, поскольку в той или иной мере они служат материалом автобиографическим. Его мало, и собирать его приходится по крупицам.
«Толедские виллы» принадлежат особому и специфическому жанру, возникшему на скрещении пасторального и любовно-героического повествования, лирики и бытовой новеллы. В известной степени новизна его определяется и свободным включением в него материала, носящего личностный характер. Как таковой, в тирсовском его варианте, он не получил прямых последователей и продолжателей. Другое дело, что ряд завоеваний Тирсо на этом пути был с пользой воспринят не только в Испании, но и в других странах, и прежде всего во Франции, где в тот период влияние испанской литературы было велико.
Обещанной второй части «Толедских вилл» Тирсо не написал. Однако в 1635 году появляется другая его книга под названием «Полезные досуги». Она почти в точности повторяет схему «Толедских вилл». Но содержание ее уже другое: светские комедии заменены священными ауто, любовно-приключенческие повести — житийными повествованиями (св. Теклы, св. Климента и св. Педро Арменгола). Последняя особенно любопытна бытописательной своей стороной. Это повесть о разбойнике, ставшем в конце концов святым и одним из основателей ордена мерсенариев. Как и в «Толедских виллах», началом, организующим материал, является празднество. С той только разницей, что в данном случае поводом для сборища явился мадридский карнавал: три благочестивых семьи собираются «для чтения стихов серьезного содержания, представления религиозных пьес и слушания возвышающих душу церковных легенд». Каждый день делится на две части: утро, когда заслушиваются истории, и вечер, когда разыгрываются «священные ауто». Во все три «дня» книги вводятся стихи, сочиненные Тирсо в разное время по случаю церковных праздников. Книга успеха не имела. Тирсо, как и в случае с «Толедскими виллами», обещал дать вторую ее часть, которую так никогда и не написал.
Явились ли «Полезные досуги» запоздалым раскаянием? Вынужденной попыткой «исправиться»? Это еще одна загадка жизни и творчества таинственнейшего из великих испанских драматургов.
Н. Томашевский
Толедские виллы
Дону Суэро де Киньонес-и-Акунья, кавалеру ордена Сантьяго, пожизненному правителю и старшему знаменщику[7] города Леон, члену государственных советов, владетелю селений Сена и Илиас
Столь велико право Вашей милости на все мои труды, что, пожелай я, неблагодарный, исхитить из Вашей власти эту книжицу, она предъявила бы ко мне иск и, когда б я не посвятил ее Вам, сама припала бы к стопам Вашим, чтобы тем оплатить долги своего родителя, а кстати не упустить многих благ, кои принесет ей покровительство Ваше. Не знаю, положено ли оставлять приемышам большую долю наследства, нежели детям законным, — хотя кое в чем у первых как будто есть преимущество, если верно, что избранное по свободной воле более совершенно, чем созданное по необходимости, ради продолжения рода. Недаром люди худородные издревле утверждают, что была бы их воля выбрать родителей, они бы тогда родились благородными.
По их примеру, «Виллы» мои жаждут скрыть изъяны, унаследованные от родного отца, призвав на помощь отца приемного, и не сомневаюсь, что им перепадет толика славы, почтения и любви, окружающих Вашу милость в столице. С кем здесь ни встретишься, дворянин и простолюдин, богач и бедняк, невежда и ученый, все до небес превозносят Вашу приветливость, учтивость, благородство и прочие качества, дающие право на диплом безупречного вельможи в суматошном сем университете. А вот хулителей не нашлось ни одного — диво дивное в нынешний век, когда у всякого есть глаз подмечать недостатки, но нет языка восхвалять добродетели.
Книга эта удочерена Вашей милостью и разделяет блаженный Ваш жребий. И коль станет она сетовать на злосчастье своего родителя, пусть будет все же благодарна мне за счастье, что я ей уготовил, дав такого патрона, — из уважения к нему люди, быть может, позабудут о моих слабостях. Да хранит господь Вашу милость и ниспошлет во всем удачу по Вашим заслугам и моим мольбам.