Слуга, получив столь ценные сведения, рассыпался в благодарностях — ему уже мерещилась награда, которую дон Хасинто пожалует за добрую весть. Вместе с сардинцем он высадился в Кальяри, и, как вы слышали, оба явились в наш замок — там приняли их как родных, видя в Гильермо будущего свата, отца девушки, которую надеялись вскоре назвать женой дона Леонардо.
Я, когда пришли эти двое, была у себя в комнате, утешаясь надеждами и огорчаясь опозданию мужа и его друга. Узнав, какое дело привело испанца на остров, дон Гильен поспешил, пока я не вышла, научить его, как вести себя при мне, и весьма был доволен, что приезд чужеземца так удачно совпал с его, придуманной для меня, новостью, будто в Кальяри приехал нас искать дон Хасинто. Итак, растолковав слуге, что он должен мне говорить, дон Гильен кликнул меня. Едва увидела я Роберто — так звали этого испанца, слугу Марко Антонио, — как сразу признала его и воскликнула:
— Роберто, а где же дон Далмао и наш друг дон Хасинто?
— Они в Кальяри, — отвечал он, радуясь встрече со мною, — оба ждут вас там, сеньора моя. Из порта вскорости отправляется фрегат в Неаполь, и они уже не поспели бы сюда, чтобы должным образом поблагодарить ваших хозяев. Впрочем, супруг ваш прислал им письма, в которых все сказано. Восполните устно то, чего там недостает, и поскорее готовьтесь сесть на бригантину, что ждет вас в двух лигах отсюда, — вам, конечно, не терпится их повидать, а по суше до Кальяри более сорока лиг, ехать слишком долго.
С благодарностью обняла я его, одарила золотыми вещицами, что были при мне, и сказала:
— Но почему же ты не привез и для меня писем от моего мужа, света очей моих?
— Просто он не пожелал, — отвечал Роберто, — уменьшить радость встречи словами на бумаге — самым надежным документом будут его объятья. И вы поскорее обнимайте своих благодетелей, прощайтесь с ними, нам надобно тотчас уезжать.
Тут подошел дон Гильен и подтвердил эти измышления, выказывая вместе и скорбь о моем отъезде, и радость за меня. Супруга его и Клеменсия плакали; девушка помирилась со мною, еще утром она открыла мне все козни, что изобрела ее любовь и о которых я вам уже рассказала. Я приветствовала ее отца Гильермо и простилась с доном Леонардо, который был извещен о прибытии дяди и приехал из Ористана. Бригантина, принадлежавшая дону Гильену, стояла наготове, и капитан ее был научен, что ему делать; до первой гавани, на расстоянии трех лиг, меня провожали Гильермо, дон Леонардо и его отец. И вот в небольшом заливе мы обменялись последними объятьями, меня просят передать супругу наилучшие пожелания, Роберто и я восходим на судно, и примерно через полчаса, после того как стемнело., мы поднимаем паруса. Я думала, что меня везут в Кальяри и мы идем вдоль побережья, но когда рассвело, увидела, что находимся мы в открытом море, и не могла понять, куда держим путь. Это вызвало у меня новые подозрения. Роберто тщетно пытался их рассеять. Он говорил, что дон Далмао и дон Хасинто, лишь только он, отправляясь ко мне, простился с ними, поспешили на фрегат — дон Хасинто, мол, не мог оставить без присмотра ценные вещи, а фрегат уже отчаливал, — и ему, Роберто, было наказано, чтоб он нашу бригантину направил прямо в Неаполь, и там, мол, все мы сойдем на берег — пусть не в один день, но почти одновременно — и что он не посмел сообщить мне об этом приказе, опасаясь, как бы я не усомнилась в чувствах дона Далмао, и надеясь, что сумеет разными выдумками успокоить меня, пока мы не придем в назначенный порт, однако упорные мои расспросы вынудили, мол, его сказать правду. Увы, ее и так предчувствовала моя душа! Я не вполне поверила Роберто, но и не верить не могла, я трепетала и надеялась, а меж тем попутный ветер и усердие гребцов в одну неделю примчали нас в славный город, где фортуна позволила мне день-другой отдохнуть от горестей.