Справедливо возмущаясь оскорблением и горько печалясь о своей любви, выслушала я эти новые наветы на мою невинность и сказала:
— Я воображала, что добропорядочность моя, так давно вам известная, подтвержденная в Кальяри доном Гильеном и имеющая свидетелем дона Хасинто, избавит меня от необходимости самой оправдываться перед вами. Однако вы — родом из Каталонии, а когда каталонец вобьет себе что-либо в голову, то переубедить его так же невозможно, как привидение. Когда вы вместе с доном Хасинто покидали Сардинию и, не дождавшись меня, изменили своему слову, вы по крайности могли бы вообразить себя на миг беспристрастным судьей, как ныне вообразили себя истцом, и, прежде чем выносить приговор, попытались бы изучить тяжбу. Какая неслыханная жестокость! Осудить на смерть Дионисию за вину, что вы приписали Линарде, хотя эта столь же искренне и беспорочно любила Мирено, как та — дона Далмао; да будет тому свидетелем весь остров! Я же приношу жалобу на дона Хасинто — он знал, что вы упорствуете в своем заблуждении, и все же позволил вам покинуть Сардинию, не попытавшись выяснить истину, которая бы вас переубедила и посрамила.
— Помилуйте, сеньора, — возразил дон Хуан, — когда же это я бывал на Сардинии в обществе дона Далмао?
— Вижу, — вмешался Роберто, — пришла пора мне распутать этот узел, более тугой, чем тот, что был разрублен Александром. Ваша супруга Дионисия, сеньор дон Далмао, может служить всему миру примером стойкости и верности; сколько бы вы ее ни любили, добродетели ее достойны большего. Клеменсия, влюбленная в своего кузена дона Леонардо, обманула вас всех, притворившись перед ним — Линардой; перед вами — влюбленной в вас; перед Дионисией — нежной подругой; Дионисию она заставляла писать вместо себя письма и отдавала их дону Леонардо, а также дарила ему милые пустячки, якобы посланные Дионисией; она же, наконец, убедила вас возвратиться из Кальяри, чтобы ночью вы услыхали, как она, подражая голосу и манерам вашей супруги, нежно беседовала с кузеном. Во всем этом она признается сама — вот письмо, обеляющее Дионисию и врученное мне Клеменсией без ведома подруги. Теперь она решила выйти замуж за кузена — хотя коварные ее проделки не заслужили такой награды. Дон Гильен и все его семейство оплакивали вашу гибель; найдя на пальме, унаследовавшей ваше платье, скорбные трофеи, они считали, что вы, отчаявшись, нашли себе конец в морской пучине. Мы убедили вашу супругу, будто дон Хасинто, разыскивая вас, высадился в Кальяри, а вы, якобы уже зная правду и любя сильней прежнего, послали меня за нею, — в трудных этих обстоятельствах мы не придумали ничего лучшего, как понадеяться на ум и хладнокровие дона Хасинто, которого я почитаю как отца. Итак, я обманом привез ее сюда, и тут — когда уже готовился рассказать ей о вашей гибели, оплакиваемой на Сардинии, — мы находим вас, живого и невредимого! Теперь вы должны с доверием прочитать письма, что посылают дону Хасинто дон Гильен, Гильермо, дон Леонардо и Клеменсия, — хотя они его не знают, но ваши рассказы о его доблести и известное им мужество вашей супруги побудили их поручить ее опеке дона Хасинто, объявить о ее невинности и о вашей безрассудной гибели. Почерк каждого из них вам знаком — читайте же и утешьтесь тем, что еще можете взять свои слова назад и вознаградить незаслуженные страдания супруги вашей.
Будто зачарованный слушал его мой повелитель и не двигался с места. Но вот дон Хуан вскрыл конверты, заставил его прочитать, и он, прозревший и смущенный, не находя слов, способных загладить обиду, предпочел молча припасть к моим стопам. Я же заключила его в объятья, стосковавшись по своему владыке. Вслед за доном Хуаном все радостно приветствовали наше примирение. Усадили нас за стол подкрепиться с дороги, которую я проделала по морю, а дон Далмао по суше, рассказ о наших приключениях решили отложить до вечера, мы охотно согласились удовлетворить всеобщее любопытство и отплатить за радушный прием, оказанный нам из любви к дону Хуану.
Затем Роберто вручил привезенные им письма Марко Антонио его родителям, сестре, дону Арталю и лучшему своему другу — всем он писал о радости, какую доставил ему брак сестры и благородного арагонца и какой он ждет от союза Просперо и Кассандры. А дона Хуана журил за то, что тот забыл о долге сына и влюбленного, что жесток к своим родителям, которые, уже два года не имея от него вестей, проливают слезы и тщетно его разыскивают, а он, неблагодарный, умножает их седины и лишь этим серебром платит за их любовь, и ежели он еще будет мешкать, то последние усилия узнать о его жизни станут причиной их смерти; и что дама его, как узнал Марко Антонио, еще не вышла замуж, а дон Валтасар, его соперник, скрылся из города тогда же, когда он, из чего он, Марко Антонио, заключает, что кажущееся (а вернее, мнимое) оскорбление побудило друга к мести опрометчивой и прискорбной для всех; и что если Лисида того заслуживала (чему трудно поверить), за что же казнить родителей, друзей, весь город, ибо все по нем скучают и хотели бы его видеть. В заключение он писал, что намерен ехать в Толедо и из благодарности за многое, чем обязан родителям дона Хуана, сообщить, как, когда и почему их сын наказал себя изгнанием и своих стариков разлукой; но ежели дон Хуан даст ему слово отменить свое добровольное изгнание и приехать в Барселону, он будет там ждать друга три месяца, чтобы вместе отправиться в Кастилию, чем дон Хуан еще раз докажет свою дружбу и сделает его неоплатным должником. Еще он сообщал, что мой отец уже в мире ином, из двух братьев один на острове Мальта украсил свою грудь воинствующим крестом тамошнего ордена, а другой женился, жаждет узнать обо мне и моем возлюбленном, чтобы узами дружбы и любви завершить былые распри и раздоры.