Желаниям и чувствам дона Хуана даже не требовалось такое обилие доводов — он с первых слов был готов принять разумное предложение друга; и если прежде мысль о том, что у его дамы есть иной повелитель, омрачала его любовь, то теперь, узнав, что Лисида свободна, он воспрянул душою. Ожившая любовь и жалость к родителям заговорили в его сердце, и он, вопреки прежнему решению, чистосердечно поведал родителям Марко Антонио, дону Арталю, Просперо, дону Родриго, донье Виктории, Кассандре, дону Далмао и мне превратности своей любви, а заодно восстановил в правах свое настоящее имя, дон Хуан де Сальседо, и отпустил со службы имя дона Хасинто де Карденас. Когда он объявил о намерении обрадовать родителей своим приездом, все в один голос стали одобрять его и давать советы, хотя как истинные друзья сожалели о его отъезде, — разум, однако, победил чувства. Потом дон Хуан показал нам двоим то место в письме, что касалось нас; прочитав его, я, естественно, разрыдалась, но в то же время меня утешала мысль, что кончина отца принесла нам покой, и это было для нас самое ценное из всего наследства, ради получения коего мы стали собираться в путь на родину, и дон Хуан с нами.
Кассандра была рада отъезду дона Хуана, надеясь, что это поможет ей вырвать с корнем остатки прежней любви, — истинно любящим редко удается излечиться от своей лихорадки, когда ее причина перед глазами. Ко мне же она воспылала особой нежностью и даже рассказала о своей былой страсти к дону Хуану, о благоразумной ретираде, к которой ее побудили письма Лнсиды, и обо всем, что произошло после этого.
Итак, в двух словах: Просперо и Кассандра поженились, а заодно дон Далмао и я, но свадебное веселье вскоре сменили слезы расставания. Взяв у всех письма для Марко Антонио, мы сели на корабль. О несущественных подробностях нашего плаванья я умолчу, скажу лишь, что в Барселону мы прибыли через двадцать дней. Марко Антонио и Эстела встретили нас как дорогих и желанных гостей. Известили о нашем приезде моего брата; с помощью друзей-посредников он помирился с нами и не обинуясь уступил причитавшуюся нам долю наследства — хотя оно было разделено на три части, я, получив свою, могла считать себя богатой. В этих хлопотах и кое-каких других, о которых долго рассказывать, дон Хуан провел полтора месяца. И когда минуло два с половиной года его разлуки с Толедо, он вернулся на родину, лишив нас своего общества, — к великой радости и веселью толедских друзей и родных; все его подозрения были успокоены и стойкость дамы вознаграждена так, как заслуживает любовь, прошедшая много испытаний и потому достойная восхищения. Марко Антонио не сопутствовал другу — помешала беременность Эстелы, — однако пообещал выехать следом, как только появится на свет желанное дитя.
Не долго побаловала нас фортуна — недели через две после отъезда дона Хуана, когда мы с супругом беспечно наслаждались счастьем, достигнутым ценой стольких страданий, приехал с Мальты в Барселону мой младший брат; характер у него был отцовский, и он почел большим оскорблением, что, хотя он жив, посмели вопреки его воле назвать дона Далмао моим супругом и без его дозволения отдать мне ною долю наследства. День за днем он тайно выслеживал дона Далмао и однажды, когда мой супруг удалился от города лиги на три, брат с двумя слугами напал на него. Но как ни жаждал брат кровавой мести, супруг мой при поддержке одного лишь друга и своей правоты — а она стоит тысячи друзей — нанес ему удар шпагой, от которого он упал наземь, то ли мертвый, то ли при последнем издыхании. Тогда дон Далмао бежал за пределы принципата и по пути написал мне из ближайшего селения о происшедшем, сообщив, что, нигде не останавливаясь, едет в Толедо, — там, мол, рядом с доном Хуаном он не побоится никаких преследований и не будет нуждаться ни в чем, кроме моего присутствия. Мне он советовал, пока не прекратится расследование, удалиться в монастырь. Но я привыкла мужественно встречать горести и терпеть неудобства пути — не мешкая, я тайно, с помощью Марко Антонио, села ночью на корабль, направлявшийся в Аликанте[123], а оттуда пришла пешком в этот славный город, — надеюсь, вскоре появится и дон Далмао, и я верю, что, заручившись частицей счастливого жребия дона Хуана и его испытанной в бедах преданностью, мы здесь увидим конец наших горестей и повесим наши плащи и посохи в храме дружбы на память о благородстве и великодушии дона Хуана.