— Я вижу, дон Гарсиа, из-за этих празднеств в Йепесе ваша милость и не знает, какая беда приключилась с моими госпожами. В тот самый вечер, как вы уехали, одна из наших служанок сдуру оставила горящую свечу в неположенном месте, и в доме начался пожар. Натворил он таких бед, что пока дом не отстроят, нам придется жить вон в том, напротив, — вот мы и перетаскиваем туда наши пожитки, уцелевшие от огня. Видать, ваша милость и к себе домой не заглянула, не то вы знали бы и об этом происшествии, и о том, что у вас в доме нынче гости — обе мои госпожи, старая и молодая, — сдается мне, их даже поместили в вашей комнате. Родители вашей милости, как люди благородные и близкие наши соседи, почли для себя обидою, чтобы мои госпожи искали себе приюта где-нибудь в другом месте. После пожара минуло уже два дня, и мы хотим, чтобы госпожи наши, когда встанут, могли перейти на новое жилье, а потому, как изволите видеть, и хлопочем, не смыкая глаз, наводим там порядок.
Тут я понял, какими судьбами очутилась в нашем доме та, что стала счастливой находкой для моей любви, и окончательно удостоверился, кто владычица моих дум. Стараясь изобразить на лице, что огорчен скорбной вестью, в душе я возблагодарил пожар, ставший виновником моего блаженства.
Я простился со слугой, наказав не говорить, что меня видели. Я, мол, вернулся в Толедо за некими дамами, приглашенными на празднество, домой не заходил, намерен вместе с ними тотчас же ехать в Йепес и вовсе не желал бы, чтобы родители узнали о моих похождениях. Слуга обещал молчать, я поспешил к приятелю, которого застал на пороге его дома, — он как раз отправлялся навстречу мне, очень обрадованный, что не придется ехать в лазарет. Наши опасения, сказал он мне, были напрасными, кара за поединок нам не грозит — только что из Йепеса приехал его слуга, собственными глазами видевший, как обоих неудачливых игроков арестовал гнавшийся за ними из Мадрида альгвасил[26], который объявил, что они известные воры, и повез их обратно в столицу. Мы оба вздохнули с облегчением. И хотя звезда богини влюбленных уже просила награду за весть о скором появлении главного светила, а мой друг радушно предоставил мне отменную постель и прохладную спальню, ни усталость, ни пережитые волнения не смогли меня усыпить. До десяти часов утра я только и делал, что снова и снова повторял этот первый для меня урок любви, который навсегда остался в моей памяти, хоть и был затвержен второпях. С удовольствием воображал я смятение дамы, когда она проснется и заметит подмену драгоценностей, — та, что я оставил, была, правда, дороже по цене, но не дороже для ее сердца, чем другая, подаренная его властелином.
И дабы вы знали, как дорог был ей этот крестик, я забегу вперед и поведаю то, что узнал позже от ее служанки, поверенной всех ее тайн, а затем и моих, благодаря всемогущему золоту.
Чувство нежной любви уже давно связало Ирене с доном Алехо — они-то и есть виновники ликования и иллюминации: этой ночью наш город празднует их бракосочетание, ибо все толедцы почитают и любят обоих. И хотя ревность и сердечная обида желали бы очернить их предо мной, признание их благородства и высоких достоинств берет во мне верх над завистью: вопреки ей я признаю, что учтивость, отвага, великодушие и ум дона Алехо заслуживают величайших похвал, а скромность, приветливость, знатность и кроткий нрав Ирене делают ее королевой среди наших дам и зерцалом добродетели. Оба они равны в том, что менее всего ценно, но более всего ценится, — в богатстве; оба находятся в расцвете молодости и подходят друг другу по годам — Ирене минуло двадцать лет, а дон Алехо всего на четыре года старше, и густой черный пушок еще не вполне покрыл ту часть его лица, которую мы пуще всего оберегаем. Ирене выросла без отца, под надзором почтенной, добронравной матери, а ее возлюбленный, лишившись матери, жил с отцом, так что они — единственные наследники всех родовых поместий и богатств. Амур, огорченный тем, что эти созданные друг для друга существа были разлучены, решил наконец нынче ночью соединить их. Все это я сообщаю вам, повинуясь истине, ибо она для меня высший закон.
Дон Алехо и Ирене могли бы и раньше пожениться с согласия своих родителей (которые догадывались об их любви), если бы жениху не надо было дождаться прибытия флота со значительным наследством, оставленным ему дядей, братом отца и славным губернатором одной из богатейших провинций Перу, о кончине которого и завещании, предписывавшем отослать все имущество племяннику, узнали из писем и достоверных известий. Не то чтобы состояние обоих в Толедо казалось им недостаточным или будущая теща, обуянная жадностью, хотела бы заполучить заморское богатство, дабы с выгодой продать красоту дочери (мать Ирене — женщина благородная и потому бескорыстная), а просто дону Алехо все равно предстояло вскоре отправиться в Севилью, где он должен был получить по контракту изрядную партию серебра. Вот и решили приурочить его поездку к прибытию галеонов и до тех пор повременить со свадьбой, чтобы отпраздновать разом оба радостных события: ведь наследство к свадьбе — как золотая рама картине.