Вторая вилла
Весело и приятно провели эту неделю в «Буэнависте» наши толедские кабальеро и дамы, пользуясь щедротами и любезностью дона Алехо и Ирене. По утренней прохладе отправлялись они то на охоту — неутомительную и неопасную — в густой лес по соседству с виллой, ибо знатный ее владелец в числе других развлечений не чуждался и этой благородной забавы, то на рыбную ловлю и, сидя с сосредоточенным взором на приветных берегах нашей реки, взмахивали тростниковыми удочками (не копьями![75]) с трепещущими на них аппетитными рыбками, которые клевали чаще, чем обычно, на наживку, предложенную прелестными руками, — простодушие рыб было понятно спутникам очаровательных рыбачек, ибо сами они, подобно повисшим на крючках рыбам, были пленниками прекрасных глаз. День пролетал незаметно в приятных беседах, во время которых остроумцы услаждали друзей, потчуя их души разнообразными яствами, а также в мирных играх-поединках с манекеном и скачках, соревнование в которых возбуждает отвагу и пленяет сердца. Вечера проходили в изящных танцах, острых, но не злых шутках и столь увлекательных и разумных диспутах, что они могли затмить «Аттические ночи» Авла Геллия и «Дни сатурналий» Макробия[76]. Больше всех веселилась на этих празднествах донья Серафина. Как раз в середине недели приехал ее брат, дон Луис, намереваясь осуществить свой замысел, изложенный им в письме, но явился он без дона Андреса — тот занемог и остался в Кордове, предпочитая дожидаться приезда своей мнимо нареченной там, нежели вторично испытать разочарование в Толедо. Дон Луис твердо решил увезти сестру, дабы, надежно устроив ее брак, сдержать свое слово и исполнить долг брата — опекуна такой красавицы. Однако в пути он узнал, что Серафина, воспользовавшись своей свободой, сделала куда более разумный выбор, найдя себе супруга столь же знатного, как друг дона Луиса, — только более молодого, богатого и любезного ее сердцу; узнал и то, что все это произошло по совету и желанию дядюшки, которого он чтил как отца; и, наконец, что воспротивиться решению сестры уже невозможно, а потому предпочел примириться с совершившимся и не роптать, нежели без толку наживать себе новых врагов и злиться.
Почтенный дон Педро укрепил его в таком разумном решении и сумел убедить, что для сестры нет лучшего выхода, чем назвать супругом человека, которого чернь называла ее любовником, и что жизнь ее и честь, окажись она во власти дона Андреса, ежечасно подвергались бы опасности, — ведь если дон Андрее, еще будучи женихом, был полон подозрений, то, став мужем, вспомнил бы о них (когда охладеет первый пыл страсти), об этих ложных, но все же не вполне опровергнутых и позорящих его честь толках. Дон Луис одобрил удачное завершение всех семейных бед, поздравил и заключил в объятья благородного своего зятя, простил (если было за что) сестру и сказал много лестных слов дяде, чем весьма порадовал всех друзей; приняв в свое общество нового, столь доблестного и благоразумного гостя, знатные толедские кабальеро и дамы предались еще более шумному веселью, и дон Луис охотно принял в нем участие.
И пока дон Луис писал дону Андресу письмо с объяснением всего происшедшего, а кабальеро и дамы проводили в приятных забавах оставшиеся дни этой радостной недели, подошел срок свадьбы дона Хуана и Лисиды — для их нетерпеливых чувств дни эти казались нескончаемыми годами, — я праздничные торжества были ознаменованы любимой забавой толедских юношей, блестящими поединками, под стать Знатности новобрачных и любви, которую питали к ним все толедцы. Оставляю описание этих торжеств для пера более искусного, чем мое, и, дабы не утомить читателей, возвращаюсь к главному предмету наших «Вилл». Вторая очередь, как мы помним, досталась Нарсисе, и после того, как все вволю натешились на празднествах, устроенных доном Алехо (чья очередь была первой) и завершивших свадебное торжество, Нарсисе пришлось похлопотать, чтобы достойно позабавить гостей.
Дама эта приложила немало стараний — прибегнув к помощи своих родственников (не в изобретении забав или в расходах, но лишь в устройстве затейливых сооружений), она у входа в назначенную ей виллу расположила зеленый лабиринт, где меж дерев и цветов пролегали аллеи и тропинки, такие же запутанные, как и в Критском, и хотя в его недрах не таилось чудовищное чадо Пасифаи, он мог бы сравниться с творением Дедала и смутить отважного Тезея[77]. Когда все было размещено и слажено, как мы опишем дальше, для гостей наняли кареты и лодки, чтобы по суше и по воде они могли добраться до виллы, построенной славным сеньором доном Гаспаром де Кирога, наследного поместья Филиппа Второго и нынешнего владения маркиза де Мальпика. Все общество, с благодарностью покинув гостеприимный приют «Буэнависты», пылко, но искренне восхваляя и с любовью вспоминая ее хозяина, подъехало на расстояние выстрела из мушкета ко второй обители веселья, на опушку нарочито посаженной для этого случая Рощи, которую велела устроить изобретательная Нарсиса, дабы гости уже здесь начали свое веселое путешествие. Тройная арка, увитая плющом, лаврами, дроком, жасмином, жимолостью, гвоздиками, лилиями и розами, служила входом в пестревшую цветами чащу, и когда гости приблизились, с главного свода арки спустился прелестный мальчик, олицетворявший Радость, одетый в яркое переливчатое платье, все расшитое изображениями музыкальных инструментов; под звуки скрытых в зелени настоящих инструментов, на которых играли искуснейшие музыканты, мальчик возложил гирлянду из фиалок и гвоздик на густые, шелковистые косы, обвивавшие чело Нарсисы, в знак того, что в этот день она будет королевой всеобщего веселья, и приятным голоском запел стихи, на которые ему отвечали хором все гости.
76
77