И, достав другую записку, он прочитал следующее:
Всего два дня сроку дали родители моей жизни, ибо выйти замуж за нелюбимого для меня все равно что расстаться с нею. Но я жажду этого избавления от мук, терзающих меня с тех пор, что я узнала, в какой опасности Ваша жизнь. Ежели бы мой брат Марко Антонио узнал то, что я не смею ему сказать, я уверена, судя по его любви ко мне и уважению к людям из Вашей страны, что он возвратил бы жизнь нам обоим. Предлагаю испробовать это средство. Похлопочите Вы, а он все сделает, но лишь в том случае, если у Вас еще есть силы жить; если же и впрямь Ваша смерть близка, так пусть умру и я.
Такова причина, друг мой и повелитель, по которой я призвал вас, с одобрения дона Родриго, моего родственника и вашего слуги. Ежели опасность, грозящая моей жизни, ваша любовь к сестре, ее уважение к вашему благородству — быть может, напрасное, когда и вы поддерживаете насилие над чувствами, — ваше уважение к Испании, моя знатность, богатство и, наконец, ваша доблесть, великодушие и опытность в любви побудят вас вернуть мне здоровье и вечное счастье, я буду вечным вашим должником, благодарным братом и ревностным глашатаем столь высоких милостей.
Дальше язык передал слово слезам, и все завершилось обмороком, который, казалось, мог положить предел его жизни. И чтобы предел был положен не ей, а страданьям, я, испытывая сочувствие и приязнь к статному, учтивому арагонскому кабальеро, позвал удалившихся; страждущего влюбленного привели в чувство, и после нескольких утешительных слов я сказал:
— Я полагал, сестра меня любит, но вижу, что в любви я перед ней не в долгу: ее вина, ее молчание стали причиной — а вовсе не я — того, что едва не свершилась величайшая жестокость, безрассудное насилие над чувствами, которые потом так трудно восстановить. Нет, я не соглашусь, чтобы донью Викторию выдали против воли, я не дам вам повода счесть меня неблагодарным после всего, чем я обязан Испании и вдобавок вашему желанию оказать честь моему дому. Все сокровища благородства, доблести и богатства, предложенные вами, будут оценены по достоинству — я назову вас родственником. Мужайтесь, дон Арталь! Не быть мне сыном своих родителей, братом доньи Виктории и другом испанцев, ежели до наступления сумерек я не устраню препятствия, показавшиеся вам неодолимыми и удручившие вас чуть не до смерти. Как моя сестра была причиной вашего недуга, так она же станет причиной вашего выздоровления, а вы — ее супругом, моим другом и братом.
Он бросился меня благодарить, я заключил его в объятья и, тем заключив беседу, простился с ним и со всеми прочими.
Вернувшись домой и распорядившись оседлать двух лошадей, я послал за Асканио, будущим супругом сестры. Он явился. Сказав, что я должен поговорить с ним о важном деле касательно его брака, я пригласил его сесть на лошадь и, оставив наших слуг дома, поехать со мной к морю, за городскую стену. Выбрав пустынное место, удобное для моего замысла, я сказал:
— · Хотя для нашей фамилии, любезный Асканио, породниться с вашей — немалая честь, дело это такого свойства, что решать его должны только двое; вдобавок я выше ставлю надежность вашего счастья, нежели честь стать вашим родственником, а потому, прежде чем вы свяжете себя узами, разрешить которые может одна смерть, я спрошу вас — согласитесь ли вы быть супругом той, чья любовь не отвечает вашей и уже давно принадлежит другому?
Слыша такие слова, он переменился в лице и с тревогой ответил:
— Упаси бог, чтобы я, пусть ценой счастья назвать вас, друг мой Марко Антонио, братом, содеял насилие над душой, которой даже вседержитель предоставил свободу воли; ведь если в браке две души сливаются воедино, то отсутствие взаимности в одной из них делает невозможным сладостное единение, совершаемое сим таинством.