Смерть королевы Виктории, последовавшая 22 января 1901 года, была воспринята британцами и как конец света, и как облегчение. Новая, «эдвардианская» эпоха, которую называют так по имени Эдуарда VII (1841–1910), взошедшего на трон после смерти матери, оказалась довольно короткой, но принесла большие перемены. Как писал известный драматург и писатель Дж. Б. Пристли: «Я был еще ребенком, когда он пришел на смену Виктории в 1901 году, но могу свидетельствовать о его необычайной популярности. Он был самым популярным королем из всех, кого Англия знала с 1660-х годов»[37]. Заметим, что школа короля Эдуарда, в которой учился Толкин, называлась в честь другого монарха — юного Эдуарда VI, недолго правившего Британией в XVI веке.
Приход к власти Эдуарда VII отразился, в частности, в быстром завершении Англо-бурской войны и относительно мягких условиях мирного договора. Одним из первых событий, ясно продемонстрировавших отношение наследника ко всяким опасным новшествам, стало то, что накануне коронации он согласился на операцию аппендицита, дотоле считавшуюся опасной и практиковавшуюся редко. Операция прошла вполне успешно, с использованием анестезии и асептики, и уже на следующий день Эдуард мог сидеть в постели и даже курить сигары, о чем с восхищением писала пресса.
После коронации новый король и император Британской империи занялся срочной модернизацией армии и флота, его многочисленные дипломатические поездки (в отличие от Виктории, новый король ездил очень много) сыграли немалую роль в формировании военных союзов, в полной мере показавших себя в ходе будущей мировой войны. В числе первых официальных визитов Эдуарда была встреча с французским президентом Эмилем Лубе, которая помогла уладить разногласия между Англией и Францией и привела к созданию Антанты.
Одним из новшеств эдвардианской эпохи стало и улучшение положения католиков: король даже посетил римского папу Льва XIII. Это сказалось на положении ораторианцев и в какой-то мере облегчило жизнь Мэйбл и ее детям. Ее большое внимание к образованию сыновей со временем себя оправдывало, тем более что в школе короля Эдуарда Рональду нравилось. Греческий язык буквально очаровал его. Английскую литературу в школе вел энергичный человек по имени Джордж Бруэртон, который, по словам Хэмфри Карпентера, оказался прирожденным филологом-медиевистом. Он требовал, чтобы школьники умели обходиться только простыми, проверенными, исконно английскими словами. Если, к примеру, мальчик произносил слово manure (компост), Бруэртон немедленно прерывал его: «„Компост“? Что еще за „компост“? Это называется — muck („дерьмо“). Повторите за мной три раза: „Дерьмо! Дерьмо! Дерьмо!“»[38]. Так Джордж Бруэртон избавлял родной язык от чужестранных заимствований (слово manure — литературное, французского происхождения). Он заставлял учеников вслух читать Чосера и декламировал им «Кентерберийские рассказы» в оригинале — на среднеанглийском.
Для Рональда это стало настоящим открытием. Вообще языки давались ему легко. Он самостоятельно выучил англосаксонский, а вслед за ним староанглийский, готский, норвежский, древнеисландский и финский. А ведь были еще латынь, греческий, французский и испанский! И Рональд не просто изучал языки, он вникал в них, пытался понять и выявить их корни. Он обнаружил вдруг, что язык, на котором говорили в древней Англии, полон темных, но удивительных, даже прекрасных слов. Он с восхищением перечитывал древнюю поэму «Беовульф». Подвиги датского короля Хротгара из славного рода Скильдингов буквально зачаровывали его. Это были удивительные, завораживающие строфы, особенно последнее повеление великого Беовульфа: «Схороните меня на берегу моря и насыпьте надо мной большой курган, чтобы его издали видели мореходы».