Разброс мнений действительно оказался широким.
Из рецензии Эдвина Мьюира[419] в «Обсервер»:
«Эта примечательная книга сразу по выходе явила себя в невыгодном свете. Только воистину великий шедевр выстоит под градом похвал, направленных на него с обложки… „Братство Кольца“ — книга необыкновенная, однако сам я чувствую себя отчасти разочарованным. Возможно, из-за стиля, совершенно не соответствующего теме… А возможно, в силу недостатка чутья и глубины, необходимых для такого сюжета…»
Из рецензии Дж. У. Ламберта в «Санди таймс»:
«Фантастическая чушь, приправленная моралью? Нет; повествование и образы заключают в себе силу, благодаря которой произведение поднимается над подобным уровнем. Книга для развитых детей? Что ж… И да, и нет…»
А. И. Черримен в «Truth»:
«Поразительное произведение… Автор добавил нечто не только к мировой литературе, но и к истории мира…»
Говард Спринг в «Кантри лайф»:
«Это произведение искусства… В нем есть вымысел, фантазия и воображение… Это — мудрая притча об извечной борьбе человека со злом…»
X. А. Фосетт в «Манчестер гардиан»:
«Мистер Толкин — один из тех прирожденных рассказчиков, внимая которым, читатели с широко раскрытыми глазами, точно дети, требуют: дальше, дальше…»
Рецензия в «Оксфорд таймс», подписанная буквами К. X. X., утверждала, что читатели получили книгу «необыкновенную и порой исполненную красоты». Но Питер Грин писал в «Дейли телеграф»: «Я так понимаю, книгу эту предполагается воспринять всерьез, и боюсь, что веских причин к тому я не вижу… И все же это бесформенное произведение заключает в себе некое неоспоримое обаяние: особенно для рецензента, страдающего насморком»[420].
Толкин язвительно откомментировал атаку Грина:
«Должен сказать, не повезло мне угодить в лапы „Дейли телеграф“ в отсутствие Бетжемена[421]. Мое произведение — не по его части, но он, по крайней мере, не невежда и не ставленник бульварной прессы. А вот Питер Грин, похоже, и то и другое. Я не знаком с ним лично и ничего про него не знаю, но он настолько груб, что поневоле заподозришь недоброжелательство. Хотя на самом деле я подозреваю, что „насморк“ послужил для него отличным оправданием, чтобы воспользоваться Эдвином Мьюиром из „Обсервера“ и Ламбертом из „Санди таймс“, слегка их „поперчив“…»
На этом фоне самая, пожалуй, уравновешенная оценка исходила от критика в «Оксфорд таймс»:
«У людей строгих и практичных на этот роман времени не найдется. Те же, чье воображение ждет только искры, чтобы воспламениться, будут полностью захвачены повествованием, сделаются участниками похода, полного удивительных событий, и пожалеют, что впереди еще только два тома…»[422]
Кто были все эти критики?
Кое-что мы о них знаем (не обо всех).
Эдвин Мьюир (1887–1959) — известный поэт, критик и переводчик (он переводил, например, Кафку и Фейхтвангера). Его стихи отличались (по характеристике из Википедии) «простым языком без особых стилистических ухищрений». А. Е. Черримен — это псевдоним одного из самых молодых критиков, восходящей звезды британской журналистики Бернарда Левина (1927–2004). Его рецензия предвосхищала тот восторг, с которым позже принимали Толкина участники молодежных движений. Ну а Питер Грин (родился в 1924 году) — переводчик с латыни и греческого, автор исторических и биографических книг, например, книги об Александре Македонском.
Дж. У. Ламберт был первым, кто отметил в книгах Толкина «полное отсутствие какого бы то ни было религиозного духа и, по сути дела, полное отсутствие женщин»[423]. Позже к этой теме не раз обращались и другие критики Толкина, а сам он подробно высказался на эту тему в письме Роберту Мерри еще до выхода в свет «Властелина Колец».
«Дорогой мой Роб! — писал он. — Чудесно было получить от тебя нынче утром такое длинное письмо… Мне ужасно жаль, если слова, мною брошенные мимоходом, заставили тебя попотеть, разбирая по косточкам мое творение. Но, сказать по правде, хотя похвала твоя и отрадна, меня особенно воодушевило то, что ты говорил и в этот раз, потому что ты гораздо более чуток, особенно в определенных областях, нежели многие прочие; тебе даже мне удалось разъяснить кое-что в моей собственной книге. Сдается мне, я отлично понимаю, что ты имеешь в виду под состоянием Благодати; и, конечно же, под ссылками на Пресвятую Деву, на образе которой основаны все мои собственные смиренные представления о красоте, исполненной как величия, так и простоты. Разумеется, „Властелин Колец“ в основе своей — произведение религиозное и католическое; поначалу так сложилось неосознанно, а вот переработка была уже вполне сознательной. Поэтому я или не вкладывал, или решительно устранял из вымышленного мира практически все ссылки на „религию“, на культы и обряды. Ведь религиозный элемент вобрали в себя сюжет и символика. Тем не менее ужасно неуклюже все это сказано, а звучит куда более самоуверенно, нежели я на самом деле чувствую. Ибо на сознательном уровне я планировал крайне немного и, конечно, должен благодарить судьбу за то, что воспитан (с восьми лет) в Вере, которая вскормила меня и научила тому немногому, что я знаю. Этим я обязан моей матери, которая крепко держалась своей новообретенной веры и умерла совсем молодой, главным образом из-за тягот нищеты, сопряженной с этим обращением»[424].
421