— Сине-зеленые идут и идут, — проворчал Штакельберг, съездив к первой линии. — Уже сейчас у русских на правобережье полка четыре пехоты. А что будет завтра? — с тоской обронил он.
— Подумаем, как быть сегодня, — отрезал Спарре. — Предлагаю атаковать!
Сумерки, особенно густые над рекой, располосовал залп, следом еще и еще, лихие гренадеры Елзингера и Делагарди, подкрепленные рейтарами Скоге, вплотную подступили к окопам, кое-где продвинулись дальше, но русские тут же нанесли короткий хлесткий контрудар… Гилленкрок до боли стиснул пальцы. «Потери — более ста солдат, итог — нуль… Так ли уж проста демонстрация, затеянная царем Петром? Сомневаюсь!»
К огню, разведенному в выемке горы, подлетел драбант, спешился, радостно выпалил:
— Удар Скоропадского отбит. Господин фельдмаршал с кирасирами врубился в передовую казацкую лаву, частью покрошил ее, частью рассеял и загнал в болото. Пленены старший офицер и сорок казаков… Король велел напомнить — очередь за вами, господин генерал-квартирмейстер!
— Благодарю. Известно ли, с каким намерением шел Скоропадский? — спросил Гилленкрок.
— Видимо, как всегда, без каких-либо намерений! — был веселый ответ.
Гилленкрок кусал губы. «Уверен: казаки отвлекают наше внимание от переправ, и они своего добились. Целая дивизия русской пехоты с пушками — на этом берегу!»
Он распорядился о новой атаке, ждал, трепетно всматриваясь в темень. Чей-то негромкий возглас послышался за спиной. Генерал-квартирмейстер с досадой повернул голову — Табберт стоял невдалеке, силясь выговорить что-то.
— Плохие вести? Отвечайте же!
— Ранен… король.
В главной королевской квартире повисла тишина. Тенью бродил из угла в угол Мазепа, опустив руки, голова его вздрагивала, по щекам текли слезы. Граф Пипер то с досадой следил за плачущим гетманом, то поворачивался к Реншильду; тот сидел, уперев тусклый взгляд в дверь, занавешенную коврами. Около нее стоял наготове лейб-медик Нейман, приглушив голос, рассказывал Хорду и Седергельму:
— Вы представляете, что такое — пуля казацкого самопала, угодившая в ступню ноги? Да, прошла навылет, раздробив кость… Но самое удивительное было потом, господа! Сто двадцать минут операции, страшная потеря крови, умопомрачительная боль, — и ни единого намека на слабость. Какое колоссальное мужество, какое терпение!
— Как это могло произойти? — спросил Гилленкрок, прибывший в ставку чуть ли не последним.
Левенгаупт покривился.
— Очень просто, Аксель, ведь вы знаете короля… С небольшим эскортом, в темноте, атаковал казацкий пикет, сойдя с лошади, проткнул кого-то шпагой, по другой версии — кого-то застрелил из пистолета, «бараньи шапки» не остались в долгу… Короче, лихой, но совершенно бессмысленный поступок, новая выходка человека, с детских лет избалованного властью. Буду откровенен, сколь ни велико несчастье, постигшее и его и всех нас!
— Что же теперь?
— Теперь король надолго выведен из строя. И это накануне решающих событий!
В дверях возник печально-тихий камергер Адлерфельд, пригласил генералитет к королю. Фельдмаршал слегка придержал его за рукав.
— Посоветуйте, Густав, как быть. Русская армия идет сюда, на левом берегу остались разве что обозы… Надо ли докладывать его величеству?
— Любое волнение ему во вред.
— Но ведь… он может задать вполне логичный вопрос, почему великолепная победа во вчерашнем бою на северо-западе обернулась нашим повсеместным отходом…
— Извините. — Камергер страдальчески выгнул брови, отстранился. — Ничем не могу помочь.
Карл полулежал в постели, на высоко взбитых белоснежных подушках, подогнув здоровую ногу, — раненая, неестественно прямая, покоилась под серым солдатским одеялом, с которым король не расставался уже десять лет… Он приоткрыл воспаленные глаза, по очереди оглядел приближенных, скупо сказал:
— Реншильд, я слушаю вас.
— Государь… — начал тот и замялся, пощипывая густую, в проседи, бородку.
— Говорите всю правду. Не утаивайте ничего.
Правда была сообщена: русские к утру овладели цепью северных высот, мало-помалу выходят в поле, и он, Реншильд, после совета с генералами, приказал войскам податься на две мили назад.
Ждали гневной вспышки, ее не последовало.
— Прекрасно, фельдмаршал! Вы поступили правильно. Царь Петр нуждается в поощрении, что ж, пойдем ему навстречу. Он, в свою очередь, сделает все, что задумано мной. Да, генеральное сражение, господа, и только оно! — Король провел языком по сухим губам, и тут же Адлерфельд на цыпочках поднес холодное питье. — Благодарю, мой верный Густав… Реншильд, каково настроение солдат?