— Головчин вспомнил, едрена-мать? Осторожничаешь? — гаркнул Петр Алексеевич, и генерал отступил в сторону, оскорбленно запыхтел. — Прости, вырвалось незнамо как… — Царь с досадой покусал губу. — Какие полки еще не выведены?
— Лефортов, Бильсов, Ренцелев, — он только что Росса на аркане приволок.
— Наш пострел кругом поспел, — заулыбался Петр. — И все ж передай: остаются в резерве… А кто это к Боуру потянулся?
— Драгуны Григорья Волконского.
— Придержать!
— Ой, умаляется фрунт, ой, беда… — покачал головой Борис Петрович. — Всю как есть линию нарушаем… Устав-то что гласит?
— Не держись устава, яко слепой стены, — отчеканил Петр. — Лишь бы в тыл не дуло, и шведа выманить на приволье.
Шереметев отъехал прочь, отдавая приказы. Вернулся потрясенный.
— Лефортовцы-то… разобижены страсть!
— Ну? — Петр вслушался на мгновенье: из конца в конец вражеской армии пели трубы, наддавала барабанная дробь. — Изготовились… Как думаешь, поспеем до резервов?
Вот и третья линия. Угрюмые, застыли Ренцель, Бильс, Головин, Волконский со своими полковыми командирами, крепились, отводили глаза. Правда, кавалерийские начальники тут же успокоились: им был поручен пост между конницей Боура и войском гетмана Скоропадского, нацеленным по врагу с северо-запада.
— Учти, князь Григорий. Помогать любой атакованной стороне.
Теперь ждал разговор с резервной пехотой. Крайний лефортовец, знакомый чуть ли не с пеленок, хрипло выкрикнул:
— Чем же мы провинились, надёжа?
— Боя хоти-и-им! — стоусто загудели шеренги.
Петр, взволнованный, помедлил перед солдатами.
— Дети сердца моего, товарищи… Вы — надёжа моя светлая, только вы! Знайте: дрогнет передний строй, вам исправлять, боле некому. А милость и награда со всеми наравне.
— Премного благодарны! В поле бы, все ж таки… Уррр-рра-а-а-а! — крики вразнобой.
Взвеселив жеребца, Петр поравнялся с новобранцами, затемно переодетыми в платье Новгородского полка.
— А вы чего пригорюнились? Думаете: наобещал и забыл? Ан нет: артиллерию в просветах видите? Пойдете при ней, то есть при ее колесах, ну и подранками займетесь, — Он подмигнул. — Авось, пульку-другую укусите. Чур, не глотать. Никакой шомпол назад не выбьет.
Рекруты отозвались веселым смехом.
Кружным путем Петр вернулся к лейб-гвардии, и как раз впору: швед сыграл марш.
— Ну, Борис Петрович, изволь командовать кор-де-баталией. Я — со своим полком и — везде.
Фельдмаршал вскинулся испуганно.
— Государь, об одном прошу — отдались от тех мест, где опасно. Твое дело — повелевать, а наше…
— Вот-вот, а ваше — делать свое дело. Кончим уговоры, главный командир, — отрезал Петр. — Я солдат, как и все, а солдату в строю быть положено!
— Мин херц… — умоляюще прогудел светлейший.
— И ты туда же… — Царь усмехнулся. — Ладно, допустим на минуту: вы — в огне, я — с горы, вназирку. Гоже ль будет, в солдатских да офицерских очах?
— Гляньте, в логовине-то… — громко сказал Меншиков. — Тронулся свей. Тронулся!
— Вперед ступай! — велел Шереметев, и дивизионные генералы разнесли команду: ступай, ступай, ступай… Оглушительно взрокотали барабаны, запели гобои и флейты; русские гулкой поступью пошли навстречу врагу.
Петр стиснул зубы. Давно готовился к этому часу, торопил, сдерживал, натаскивал, не щадя скул и ребер… Кажется, учел все, возможное и невозможное, да разве предугадаешь, как оно повернется, каким концом? Утренний бой — лишь зачин смертельного действа…
Армии сближались. Оставалось тридцать саженей — грань, обозначенная генерал-фельдцейхмейстером Брюсом, — когда из интервалов русской пехоты рявкнула полковая артиллерия. Пронзительно засвистела картечь, запрыгали раскаленные ядра, кромсая геометрическую стройность шведских колонн, прошибая в них длинные просеки. Гром повис над полем.
Ободряемые выстрелами своих немногих орудий, поставленных у леса, шведы все-таки преодолели опасное пространство, подступили вплотную, и фузейный огонь тысячами встречных взблесков разлился на версты вправо и влево. Пыль сгустилась невпроворот, взмыло громкое разноголосье — передние шеренги той и другой стороны схлестнулись в штыковой схватке…
Истекала десятая минута, напор королевских войск не ослабевал. В чем-то прав был генерал Беллинг, напомнив на последнем совете о сохранивших силу полевых Карлусовых региментах… Русские отвечали ударом на удар. Падали убитые, задние заступали их место, принимая врага на штык, действуя прикладом. Чуть прогнулись было гренадеры, издали приметные по черным каскетам, но с фланга их незамедлительно подкрепили семеновцы (еще до того, как подоспел Петр), оттеснили ретивых зидерманландцев… Средь клубов дыма появился озабоченный Алларт, отсалютовал шпагой.