— Только ли у нас? — добавил Митрий. — О поляках и саксонцах, поверженных шведом, забыли? А о датчанах? Пол-Европы вздохнет свободно, во как!
— Светло мыслишь, драгун! — Румянцев посмотрел туда, где с генералитетом — выше других на голову — стоял царь Петр. — Вы этот клинок отдайте-ка мне, главным командирам показать надо.
— Братцы!
Сквозь толпу пленных проталкивается растрепанный, не в себе Макар.
— Братцы, милые, нашелся капитан!
— Где?
— Да в осиннике… Павел с бомбардирами принес недавно!
…Артиллерийский капитан, раненный в грудь навылет, умирал.
— Филатыч, а Филатыч… — твердил заплаканный можаец, стоя на коленях перед ним. — Скажи хоть слово… Ну единое!
Тот медленно открыл тусклые, с поволокой глаза.
— Веди роту… — сошло с посинелых губ. — И не смей реветь…
— Не буду! — Титов торопливо смахнул рукавом слезы. — Тебе не лучше? Сейчас лекарь перевязку сделает, а там и в лагерь… Мы тебя до Москвы понесем, только, слышь, не умирай. Не надо, батя!
— Смирно! — раздалась команда. Пушкари подтянулись. Приближался Петр Алексеевич в сопровождении Шереметева, Алларта и Брюса. Его пытались в чем-то убедить, но он отмахивался.
— Светлейшему — да, чин фельдмаршальский всенепременно. А со мной повременим, не дорос… Если князь-кесарь соизволит произвесть меня в генералы — так и быть, не откажусь. Но списывайтесь о том с Федором Юрьевичем!
Петр увидел пушкарей, черных от пороховой гари, кивнул, пошел по осиннику, вглядываясь в бледно-серые лица раненых.
— Выздоравливайте, дети мои. Сожалею об участи вашей и горжусь ею. Россия никогда не забудет крови, пролитой вами за правое дело. Не забуду и я, пока живой! — Над носилками, где лежал артиллерийский капитан, он остановился. — Спасибо, Иван Филатыч, спасибо за все!
Капитан слегка приподнял голову, припорошенную сединой.
— А ведь одолели, господин бомбардир… — прошептал он. — Тебя-то бог миловал?
— Летало густо, да все мимо.
Петр Алексеевич круто повернулся к лекарям, погрозил перстом.
— Головой отвечаете за всех и каждого. Чтоб ни один человек не сгинул по недосмотру. Ни один человек!
Он встрепенулся. Вдоль дороги, ведущей от города, быстро перемещалось кудрявое облачко пыли.
— Светлейший! — угадал дальнозоркий Брюс.
Меншиков на полном скаку спешился, вскинул два пальца к треуголке.
— Докладываю: осадный городок наш! Вслед за мной граф Пипер едет, в своей собственной карете. А примчал в траншеи за златом-серебром, награбленным в Саксонии и Польше!
Петр Алексеевич крепко прижал его к груди.
— Слава тебе всемирная, господин мой товарищ. Поздравляю с чином генерал-фельдмаршала.
Лицо светлейшего, густо покрытое пылью, порозовело. Много слов просилось у него с языка, но выговорил вслух совсем иное:
— Кто да кто из генералов сдался?
— Реншильд, Крууз, Штакельберг, ну и твои утренние к ним присоединились, — ответил Борис Петрович. — Остальные, с Карлусом во главе, пока ускользнули.
— А каковы потери неприятельские?
— На глаз убито тыщ до десяти. Пленено более трех. Родион Боур доносит: шведы, кои уцелели, бегут к Переволочной на Днепре.
Светлейший взмахнул витой нагайкой.
— Далеко не уйдут!
— Боуровой коннице вряд ли управиться, — сказал озабоченно Петр Алексеевич и отыскал глазами Голицына. — Бери гвардию, Михайла, дуй следом, а в ночь и светлейший за тобой двинет.
Новоявленный генерал-фельдмаршал неожиданно прыснул, что-то вспомнив.
— Мин херц, а ведь они в твоем шатре обедать собирались. И объявлено о том было спозаранок, еще до выхода!
— Врешь…
— Вести подлинные, сам Пипер подтверждает.
Петр улыбнулся, карие глаза его заискрились смехом.
— Нехорошо получается. Брат мой Карлус пригласил гостей в мой дом, а хозяин ни сном ни духом про то не ведает. Уж коль приглашены, надо угощать! Фельтен, ставь шатер у дороги!
Пленных между тем заметно прибавилось. Из генералов последним привели принца Вюртембергского, едва не спутав его с королем Карлом: были похожи как две капли воды. Русские лекари шли полем, оказывая помощь своим и неприятельским раненым.
Петр усмехнулся. «Отходчиво наше сердце, ей-ей. Самому себе удивляюсь… После Фрауштадта, когда солдаты изувеченные прибрели, каких только кар не рисовал поперву. Мнилось: всех, кто в новой баталии руки взденет, развалю пополам… А вот поди же ты!»
Сашка Румянцев преподнес царю шпагу, добытую у врага. Петр Алексеевич прочел надпись, развел руками.