Выбрать главу

— Ага, и ухо накладное — там же! — съязвил рейтарский сын Свечин, подойдя на разговор, и в шутку заслонился руками. — Взнуздай, а то понесет. Зверь, не лошак! Интересно, какой он масти будет… Гнедой? Буланый? Нет, что-то иное.

— Мухортый! — ляпнул Ганька Лушнев, и оба загоготали.

— По скотине и ружжо! — Свечин глумливо ткнул пальцем в притороченный вдоль седла мушкет с раструбом. — Теперь все вороны — твои, монастырский слуга… Ну а свей, допрежь чем упасть, еще подумает!

— Эй, Свечин, твой бутор уносят! — шумнул кто-то, и рейтарский сын опрометью кинулся к частоколу. Добро оказалось на месте — новехонькое, ворсистое, в пересверке пряжек и ремней.

— Супади-то, супади! — стонал Макар Журавушкин, с трепетом ощупывая высокие ботфорты.

— Яловые, понимай березовой башкой! — Свечин вполоборота покивал на игреневую ногайскую кобылку. — А эта какова? Считай, десяток и дали, таких-то, на весь как есть плутонг. Перво-наперво, конечно, дворянским детям… Но ведь и мы не последние сыновья! — Он горделиво подбоченился. — Половине лапотников, ай поболе, топать на вест пешей командой!

— Ваш пострел кругом поспел, — тихо заметил Савоська Титов, стоя рядом с Митрием.

— Без мыла влезет!

Кучки драгун оживились, наперебой загомонили — двором шла легконогая статная девка, неся в руке расписное деревянное ведерко.

— Вологодочка, до нас, до нас… Темнобровая, ух ты-ы-ы!

Савоська всмотрелся внимательнее, и у него екнуло сердце — к ним подходила Дуняшка-маркитантка. Свечин проворно заступил ей дорогу, облапил и тут же отскочил на шаг-другой, потирая забагровевшую скулу.

— Чего дерешься, дура?

— А то! — кратко отозвалась Дуняшка, и артиллерам, в полупоклон: — Здравствуйте, кого не видела… Вот, сбитеньку принесла. Угощайтесь!

Ведерко поплыло по кругу, вернулось пустое.

Вздохнув, маркитантка присела в тень, обок с Савоськой, стрельнула быстрыми глазами, — на него снова, как тот раз, в декабре, накатила странная оторопь. Молчал, будто проглотив язык, бесцельно покусывал сухую травинку.

Она подняла руку, вроде хотела дотронуться до светлых Савоськиных волос, но передумала в самый последний миг, прыснула.

— Вас что, не кормят в школе артиллерной? Может, сенца принесть?

Савоська покраснел, с досадой отбросил травинку. Выручил словоохотливый Макар, кивнул в сторону повозок, над которыми колдовал седоусый каптенармус.

— В поход наладилась, вместе с батяней?

— Нам не привыкать, пушкарь.

— А почему пока в душегрее? Непорядок! Солдат — он и есть солдат, хоть и бабского роду-племени. Говорят, впереди команды выступаете. Правда ай нет? — частил рязанец.

— Ага. Завтра в ночь.

— Вы как застрельщики, ей-пра!

Ганька Лушнев грязно ухмыльнулся.

— Не пойму: на ча блудниц при войске держат?

Маркитантка выпрямилась, поманила его пальцем.

— Ближе, милок, ближе! — и крепко ухватила за угреватый нос. — Ты мне… под подол заглядывал? Говори, заглядывал?

— Уймись, чертовка… Брысь! — отбивался Ганька.

Подхватив пустое ведерко, Дуняшка стремительно зашагала прочь. Савоська сидел, окаменев скулами.

— А ведьмочка аккуратненькая! — бросил Свечин. — Таковскую, понимаешь, и купить не грех!

— Аль она тебе корова? — огрызнулся Макарка.

— Папаня-то из дважды беглых.

— Мели Емеля.

— Точно! Последним владельцем был купец-воротило. Ну сведал про все, идет к боярину Стрешневу, в разряд воинский: дескать, мои холопья, а прибились ко мне в шестьсот косматом году. Тот как заревет на него: «Царский указ нарушаешь, беглых принимаешь? Эй, сковать — и в Преображенское!» Купчина отбрыкался еле-еле: подряд срочный имел, он и спас.

— А Дуняшкин батя?

— Кто, какой дурак золотыми руками поступится, тем паче войско? Батю мигом в каптенармусы, дочь маркитанткой, при нем. И шито-крыто!

На том и обмелел разговор. Савоська, Пашка, Макар засобирались домой, — назавтра им предстояло приведенье к присяге. У ворот пушкарей нагнал Онуфриев, придержал Савоську за рукав.

— Дуняшка-то ввечеру мимо вас едет, за анисовой для господина бомбардира. Встретил бы на закате, проводил… Ну, до скорого!

Ганька развинченной походкой шел впереди, толкал встречных, плевался, отпускал похабщину. В одном из переулков он едва не сцепился с матросами, идущими тесной гурьбой.

— Эй, митрохи, вас-то как на Москву занесло? — не преминул подкусить Лушнев.

— Заткнись, глухарь, пока посередь улицы не выпороли! — ответил верзила-усач, опоясанный по кафтану ремнем с увесистой медной пряжкой.