Подъехал раненный в ногу Чамберс, проговорил тихо:
— Полбригады как нет. Брошено пять орудий, ибо прислуга перебита, и некому…
— Горе, горе… Спасибо, Иван Иваныч: воевал аки лев, и если б… — У фельдмаршала запрыгали губы, он отвернулся, благо прискакал Зубов. — Что у Игнатьева?
— Помимо командира, ваше-ство, убит полковник Сухотин, обок с ним ранен Григоров… — Он замялся. — Драгуны сказывали, как мимо ехал, — несчастье с Кропотовым Семен Иванычем… Пронзен багинетом насквозь.
Шереметев перекрестился.
— Господи, упокой души новопреставленных рабов твоих… Иуда Васильич, езжай в бригады, собери всех, кто есть… — Он помедлил, ежась как от нестерпимого холода. — Труби отход, квартирмейстер, не видно ни зги… А вы, вьюноши, передайте о том Родиону Христиановичу.
С ним на сей раз не спорил никто. Догорела ружейная трескотня, бабахнул — особенно гулко — последний выстрел. Ночь темным крылом пала окрест, развела стороны.
Борис Петрович маялся. Прилег было на один бок, потом на другой — лицом к парусине, ни с того ни с сего привстал… Срам, срам на седую голову! Любая шавка из подворотни облает, и не пикнешь, выставленный на позор перед всем белым светом. Тут и Александр Данилович не преминет отыграться. «Я ли, мол, не упреждал, но вы не послушались, доверили старой колоде передовой корпус… Оборо-о-о-она!» За что… невзлюбил? За то что мне, а не ему фельдмаршальский чин — первому? Да ведь будешь и ты при звезде. Пойми! (Борис Петрович словно вел беседу с Алексашкой.) Будешь!
Опамятовался — в ужас пришел. «Ей-ей, заговариваюсь!»
У изголовья сидел Курбатов, для кого-то Алексей свет Александрович, обер-инспектор правительственной Ратуши, то бишь Бурмистерской палаты, а для него по-прежнему Алешенька, Алешка… Шереметев приоткрыл мутный глаз.
— Вот, полюбуйся, каково твоему господину… по глупости людской!
— В одну петлю всех пуговок не устегнешь. Так и люди-человеки, — утешал Курбатов. — Чего же казниться, ваше сиятельство?
— Да как же… что я господину бомбардиру-то скажу?
— Поверь, обойдется. Петр Алексеевич справедлив… — Курбатов оглянулся назад, предостерегающе замахал руками. — Тс-с!
— Кто… там? — слабым голосом спросил фельдмаршал.
— Родион Боур.
— Пусть войдет… Ну, чем порадуешь новеньким? — фельдмаршал покривился.
— Шведский выходец на лагерь набрел.
— Не лазутчик?
— Думаю, нет. Утопил на водопое лошадь, убоялся расправы, дал тягу. В расспросе показал: из левенгауптовых сил едва половина в Ригу ушла. О том же — письмо сенаторское, в Ревель адресованное. Дескать, если бы не ночь, не спасся б ни один швед!
— Не спасся! Тогда пошто Левенгаупт на поле возвернулся, нашу артиллерию забрал и победителем себя оповестил? — Фельдмаршал слегка приподнял красное, в отеках, лицо. — Уйди, Родька, не трави душу!
— Борис Петрович, я-то здесь при чем? Игнатьев дело испортил, никто кроме…
— И ты помог, и ты… Кинуло тебя под за́мок!
— Но… там было все, как надо.
— А Левенгаупт ушел. И усилясь, кровопуск нам устроил… Уйди-и-и-и! — Борис Петрович снова уткнулся в подушку.
Боур, выйдя из шатра, выругался…
Через день, поутру, на гродненской дороге появился всадник в сопровождении нескольких драгун. Он подлетел к ставке Шереметева, спрыгнул, и все угадали в нем, пропыленном с ног до головы, лейб-прапора Сашку Румянцева.
— Письмо от господина бомбардир-капитана! — выпалил он. — Фельдмаршалу, лично в руки!
— Тише, не столь громогласно, — испуганно сказал Аргамаков. — Борис Петрович… в хвори второй день.
— Что за шум? — донесся из шатра надтреснутый голос.
— Государев гонец, ваше-ство.
— Зовите…
Шереметев сорвал с плеши мокрую тряпку, поцеловал пакет, скрепленный красным сургучом, кивнул Курбатову.
— Читай, Алешенька, у тебя глаза острее.
— «Мин херр. Письмо ваше я принял, из коего выразумел некоторый случай, проистекший от недоброго обученья драгун, о чем я многажды говаривал. Не извольте о бывшем несчастии печальны быть, понеже всегдашняя удача много людей ввела в пагубу, — но забывать и паче людей ободрять. Питер».
— Дай сюда! — не своим голосом крикнул Шереметев, перенимая бумагу. Торопливо пробежал глазами кривые, вразброд и враскид, строчки, вскинулся, забегал по шатру. — Кафтан, шпагу, сапоги!
— Но, ваше-ство, вам бы… — заикнулся Аргамаков.