Макар зажевал каменно-твердый сухарь, с сожаленьем потряс кудрями.
— Черт, разбудил… А какой сон привиделся, какой сон! Будто гуляю ополночь над Окой, а в кустах — дева белогрудая. И так повернется, и этак. Я к ней…
— Поймал?
Ответить Макар не успел. Солдаты повскакали, оправляя амуницию, замерли у орудий. Мимо прорысил Шереметев, сопутствуемый свитой, кряхтя, спешился невдалеке, устремил подзорную трубу в дымное поречье.
Макар вприщур поглядел туда же, побледнел лицом.
— Идут… астраханские-то!
— С повинной, не иначе, — сказал обок Павел, подоспев от монастыря. — Полуполковник, Иуда Васильич, в переговорах собаку съел. Уломал-таки.
Обширный луг точно принакрыла разлапистая тень, сгустилась, шагнула в стороны, бурливыми клиньями потекла к реке Кутумове… Первыми на берег высигнули яицкие, терские и донские сотни, приметные по косматым бараньим шапкам, громыхнув из самопалов, с брызгами кинулись в воду. Следом набегали стрельцы, подпираемые ватагами горожан; порой в их гуще что-то взблескивало змеисто.
— Дьявол… оборуженные! — раздался тихий Макаркин голос. — Пушки волокут, и не одну! Переправляются к нам!
— От ноги! — скомандовали в солдатских шеренгах, выдвинутых на склон монастырского холма. Сержант-преображенец, пройдясь перед батареей, распорядился:
— Старшими у орудий — Титов, Сергеев, Потехин. Пулять картечью, с двухсот шагов.
— А потом?
— По своему бомбардирскому разуменью! — отчеканил Филатыч. — Я вроде как убитый.
Теперь оба войска разделял просвет около версты. Видно было: перед толпами астраханцев съехались предводители, коротко посовещались о чем-то, и один, весь в алом, поскакал через поле.
— Зиновьев, есаул войска Донского, — прогудел кто-то из царицынских солдат.
Казак птицей вынесся наверх, спрыгнул с коня, оправил щегольскую бархатную справу, избоченясь, выставил вперед сафьяновый сапог.
— Звал, фельдмаршал? Вот мы и явились, не запылились… — Он сдвинул темные, вразлет брови. — Гутарь, да наискорийше!
— Брыклив ты, парень, — укоризненно молвил Шереметев. — Присядь, охолонись, меду испей…
Ковш, с поклоном поднесенный графским адъютантом, кувырнулся под ноги.
— Обойдусь. Поперву — дело!
— А разве полуполковник Болтин…
— При нас, при нас! — перебил Зиновьев. — Одно слово — дрозд. Поет с вечера да слухать нечего!
— Хороша усобица за горами… Одумайтесь. Царь милостив.
У губ есаула заиграли крутые желваки.
— Обманный он царь, не наш! Народ в прах втоптал, веру православную полатынил, с немцами спознался. Тьфу! Будь он трижды проклят, анчихристов сын! Так и передай, коли жив останешься!
— Ох, покоритесь…
— А еще скажи: не потемнеть листве, как будем на Москве!
Есаул громко расхохотался, гикнул, и степь наполнилась дробным перебором копыт… Громады астраханцев пришли в движение. Тут и там выросли округлые облачка, глухо рвануло, ядра с шипом прочертили синеву, вскинули песок перед солдатскими шеренгами. «Любо! Любо!» — донеслось издалека.
Макар, волнуясь, вытянул шею.
— Бонбардир, метнем ответное. Перезарядить — раз плю…
— Цыц! — рявкнул тот, на глаз прикидывая расстояние, пройденное мятежными ватагами. — Ноне речь поведет картечь!
Пешие астраханцы подступали все теснее, готовые сорваться в бег, захлестнуть пологое монастырское взгорье, сбоку на рысях заезжали пестрые гультяйские станицы.
Савоська нагнулся, выверяя прицел. Что ж, пусть идут! Казару повяжут конные, а наша печаль — стрельцы. Их полка три-четыре, как раз посередке. Сейчас прошагают вон ту ракиту, и… И вдруг пронзительное Пашкино:
— В кого метим? В Ганькиных дядьев с братовьями?
Титова откачнуло от орудия. И впрямь, в кого? В ломаных-переломаных, обездоленных по гроб, невесть куда усланных? Господи, за что такая кара?
— Леха, Гришка, Севастьян, самое время. Иначе сомнут! — зашумели расчеты.
— Да ведь свои же…
— Свои, так-перетак! — бранно выругался Макарка-рязанец. — Эти родственнички скоро на загорбок сядут. Пальбу затеяли, аль оглох?
Вокруг звучно выпевал свинец, в шеренгах падали: один, другой, третий… Савоська мельком посмотрел на преображенца — тот стоял, закусив губу, странно пошатываясь. У Титова поплыло перед глазами.
— Б-бей, в крест-их-душу! — надорванно крикнул он.
Адский гром надавил на перепонки, черные смерчи опоясали взгорье, а под ними, где минуту назад неудержимо набегала понизовская вольница, — круговерть, стоны, дикий, с угрозами и проклятиями, рев.