Драгуны рассмеялись.
— А не врешь? — усомнился было Митрий Онуфриев.
— Истинный крест, братцы! — заверил гость. — На часах стоял у шатра: и видел, и слышал…
Ингерманландец навострился в сторону, где перед строем в некрашеной сермяге вышагивал коротконогий человек с алебардой, зычно втолковывал что-то.
— Ваш?
Питерцы враз ухмыльнулись.
— Свечин, рейтарский сын. В каптенармусы нониче вылез, вот и прыгает.
— А почему — знаете? Перстеньком кой-кому поклонился, — подмигнул курносенький драгун.
Митрий всмотрелся из-под руки.
— Никак он моих мальцов допекает? Ну я ж его сейчас пугану!
Свечин, поигрывая начищенным до блеска топорцом, знай донимал новобранцев. Те испуганно слушали, раскрыв рты.
— Эй ты, крайний, скажи: кто я есть таков?
— Господин кар… капсенармус…
— Капитан-де-армус, балда! Начальство свое не ведаешь… Ну а чем занимаюсь?
— При обозе, стало быть… — бормотал рекрут. — О патронах забота, о палатках…
— О подштанниках после носки! — в тон ему присказал Митрий, подходя вместе с другими.
— При ком позоришь, ефрейтор? При сосунках? — окрысился новоявленный каптенармус.
— Невелика потеря. Один вопрос имеется: когда ж ты в капитаны выпер? А мы думали: обыкновенный вошкодав!
Новобранцы несмело прыснули. Свечин стал краснее вареного рака.
— Ну с-сволочь монастырская…
Митрий быстро повернулся к своему капральству.
— Как он вашего командира окрестил? Сволочью, я не ослышался? В ружжо, «племянники»!
Новобранцы вмиг исполнили приказ, и неизвестно, чем кончилась бы эта сцена, не всклубись вдруг пылища во весь окоем и не появись генеральская охота.
— Смирно!
Впереди, с притороченной у седла дикой козой, скакал Меншиков в розовой рубашке, за ним — генералы Рен, Боур, Волконский, малороссийские полковники Василий Кочубей и Иван Искра. Кавалькада свернула влево, к лагерю казачьего войска, подле гетманского шатра, увенчанного хвостатым бунчуком, остановилась.
— Пойдет пир горой, у гетмана чего-чего нету! — с завистью обронил курносенький драгун.
— До пира ли? — возразил ингерманландец. — Слух есть: казаки вертаются по домам… Вру, не все. Кочубеев отряд едет вместе с нами.
— А куда, дяденька? — ветрел в разговор кто-то из рекрут.
— На кудыкину гору! — Ингерманландец вгляделся в осадистый, прокаленный зноем Острожский замок, многозначительно повел бровью. — А ведь фастовский полковник Палий тут сидел под ляхом, смекаете?
— Подвалы ого-го! — присказал курносенький. — На века строились. Угодил — конец.
— И все-таки ушел, полковник-то. Односумы фастовские подсобили. Раз — и готово!
— Где же он теперь?
— Где, где… — Ингерманландец огляделся по сторонам. — Кажись, в Енисейске, если не далее.
— Пошто, дяденька? — ахнули новобранцы, теснясь гурьбой.
— Свею передался Палий ваш! — с неприязнью вставил каптенармус Свечин.
Ингерманландец опустил очи долу.
— Мне другое сказывали, те же фастовские: за народ болел душой, ни панам, ни гетманцам не давал спуску. А у них когти вострее, ухватили в один распрекрасный час.
— А верно… Кочубей-то, говорят, с молотобойца начинал? — задумчиво проговорил Митрий Онуфриев.
— Во-во, в сельской кузне. А ныне — генеральный судия, походный атаман! — подтвердил гость.
Шлях снова запестрел пылью, и мимо вскачь пронеслась карета, в окне мелькнуло бледное тонкогубое лицо под зеленой гвардейской треуголкой.
— Кульер до командующего, — определил ингерманландец. — Лошади приморенные, знать, гнал всю ночь, Как думаешь, Митрий?
— Видно, скоро в путь и нам.
— Свей-то далеко, дяденька? Сюда не нагрянет? — обеспокоенно зашумели новобранцы.
— Смотря кто. Карлус аж в Саксонию ушагал, злато-серебро взыскивая. Ну а перед нами — Потоцкий, оба Сапеги, корпусной вояка Мардефельд.
Гетман Мазепа принимал гостей, Меншиков и его свита уселись кто где — на войлоках, седлах, туго набитых торбах, и тотчас молоденькие казаки поднесли им по ковшу медово-пряной запеканки.