С тем и распрощались. Драгунское капральство ждал чай, артиллеры побрели к мишени, притулившейся невдалеке.
Савоська шел, понурив голову. Что-то вроде б надломилось в нем после россказней косенького драгуна, какая-то незримая ось, и померк день в очах, и по спине загулял ознобом хлесткий осенний ветер… Господи, боже мой! Щелкал цифирь как орехи, ничегошеньки не видел вокруг и не хотел видеть… А оно — вот оно! Старый-то барин скоро в тенек усмыкнется, под могильную плиту. Именьишко скудное, полста захудалых дворов, раздербанить его шестерым отпрыскам господским — раз плюнуть… Что с нашими-то будет: с маманькой, батей, брательником, с дядей Ермолаем? Куда их? Подобно гривастым и рогатым — на живые торги?
Не обрадовала его и пушка, наконец выведенная сержантом через мост. Пока другие новобранцы со всех ног рысили навстречу, обступив, гладили ствол, ощупывали высокие колеса, — можаец потерянно топтался в стороне, безучастный ко всему…
— Братцы, да никак ядра? Они, всамделишные! — завопил Макар Журавушкин, вспрыгнув на телегу, подъехавшую вслед за орудием. — Только мало почему-то…
— Научись всаживать без промаха! — ответил Филатыч. — Мне сперва хотели репу всучить, на манер кожуховских игр стародавних. Нет, говорю, бой так бой. О том и господин капитан не единожды указывал!
— Школьный, что ли? — простовато осведомился Пашка Еремеев.
— Бомбардирский капитан, чудак-человек!
— А-а-а!
— Ну, делу время, потехе час. И так припоздали немыслимо. Павел и ты, Гаврила-мученик, отнесите мишень шагов на двести, для первого разу. Остальные ко мне! — И Савоське, мимоходом: — Чего ежишься, не захворал?
— Вроде б нет, — разлепил тот губы.
Пушку сняли с передка, развернули в поле. Сержант, с помощью нескольких школяров, принялся наводить.
— Чуток выше, теперь немного вбок… Заряжай! Да банником, банником пройдись поначалу. Севастьян, подсоби. Крепче, небось не с девками на посиделках… А ты, Макар, подай сюда картуз. Чего ты мне свою шапку тычешь? Сказано — пороховой картуз! — Филатыч в нетерпении поднял голову, огляделся, встопорщил усы. — Титов, окостенел, что ли? Я тебя загоню за Можай с такой работой!
— Ему то и надо, во сне видит, — гоготнул подоспевший Ганька Лушнев.
— Ядро и пыж на месте, прибили хорошо? Пали!
Пушка рявкнула свирепо, до боли в перепонках, откатилась. Филатыч остро глянул из-под руки.
— Недолет. Ну-ка, повысим прицел!
Второе ядро упало за мишенью, вскинув черным кустом грязь.
— Перелет… Ну а теперь дели надвое, в том и суть канонирской пристрелки. — Он поколдовал над пушкой, скомандовал: — Пали! — И сдержанно-радостно: — В самый чок… ногами вверх!
Мишень опрокинулась, подбитая третьим ядром.
— Отдохнем, братцы, и покумекаем, что к чему! — объявил сержант. — В орудии, любом, три части: казенная с «виноградом», то бишь хвостовиком, вертлюжная — срединная, ею на лафете ствол держится, дульная с мушкой, по коей выравнивается прицельный снарядец… Просто? Просто, да не очень!
Любознательный Макарка прикоснулся пальцем к стволу, заплясал от ожога.
— Не ходи босиком — бабуля своенравная! — захохотал преображенец. — Эх, ребята, скоро подъедут медножерлые с-под Нарвы, не такой гром сотворим. Швед помог, спасибо ему великое.
— Ты… в своем уме, старшой, при войне-то? — загомонили школяры. — Как же так?
— Палили в нас, ха-ха, теперь будут жарить по своим!
— А-а-а, — зрела догадка на широком, в конопинах, лице Павла Еремеева. — Трох… трохфей?
— Во-во, голосистые, новой инвенции… — Филатыч свел брови. — Чтоб к приезду господина бомбардир-капитана усвоили все назубок. Не осрамите старого «потешного»!
— Счастливец ты, сержант, — задумчиво молвил кто-то. — И под Орешком погеройствовал, и под Юрьевом-Дерптом.
— Не плачь, кума. Готовь тесто, гости у ворот.
Савоська — пока шел разговор — не проронил ни слова.
3
Неугомон-преображенец подкидывал одну головоломку за другой. Как-то, в начале студня-месяца, под вечер, он вошел, неся в левой руке громадную суму на крепкой застежке, в правой — алебарду. Прислонив ее к стене, с непроницаемым видом раскрыл суму, вынул медную, с коротким стволом, штуковину. И весело:
— Угадайте, что такое.
Молодые артиллеры ворочали диковину так и сяк, скребли в затылках. Ружье? Но больно емкое дуло, запросто просунешь кулак. Может, игрушечная пушка, слепленная мастерами-кудесниками на литейном дворе? Но, в таком разе, где у ней колеса, где лафет? А вот замок подобен фузейному, с курком, огнивом и полкой, и приклад вполне такой же, выточенный из дуба.