Небо наискось прочертила молния, загрохотало с перекатами, косой стеной надвинулся ливень.
— Соколы Швеции, с нами бог и король!
— Победа! — разнеслось окрест.
Бригада Росса, маршируя как на маневрах, пересекла открытое пространство, захлестнула опушку и — откатилась, поражаемая в упор ураганным огнем. Ни к чему не привели повторные атаки, подкрепленные фузилерами принца Вюртембергского, — огонь русских не ослабевал, потери с каждой минутой все возрастали, в тыл вереницами тянулись раненые.
— Этот сброд укрывается в чаще, — остервенело кричал Росс, — а наш порох заливает вода…
Он закашлялся, махнул рукой.
— Необходимо проломиться через лес. Во что бы то ни стало! — заметил Гилленкрок.
— Объясните это солдатам, — ответил тот. — Им, а не мне!
Справа доносились крики «хурра». Эскадрон далекарлийцев, предводительствуемый королем, лихо преодолел засеку поперек дороги, но был окружен. Закипела яростная схватка, и трудно сказать, чем бы она окончилась, не подоспей драбанты и фузилеры. Лошадь под его величеством пала, застреленная наездником в пестром халате и остроконечной шапке, — кривые сабли густо сверкали среди сосен.
— Викинги, спасайте короля! — крикнул Гилленкрок.
— Не столь громко, Аксель, не столь громко, — хрипло отозвался Карл, выбираясь из круговерти боя. — Помогите мне сесть в седло. Чью-нибудь шпагу, от моей сохранился один эфес… Канифер, что с вами?
В воздухе что-то протяжно свистнуло, раздался сдавленный вскрик, и перед глазами шведов лишь мелькнули генерал-адъютантские ботфорты, исчезая в кустах.
— Канифер!
— Пойман татарской петлей, уведен в лес… — с усилием выговорил принц Вюртембергский.
— Наглость варваров превзошла все границы… Вызвать Спарре и Лагеркроне, атаковать, атаковать, атаковать! — Карл вне себя потряс кулаком. — Передайте Реншильду: мне требуется легкая артиллерия, и немедленно. Расшевелите кирасир: два часа потеряно ими без пользы!
Шведская армия, охватив чащобу гигантской подковой, готовила последний удар. Вскоре в дело вступили орудия, поставленные на картечь, и не успел утихнуть гром и треск, запела труба, возвестив атаку. Пройдена опушка, обильно политая кровью, вот и проклятый завал, десятки сосен крест-накрест, у которого полегли славные далекарлийцы.
— Во имя божье! — взмыл отчетливо-звонкий призыв.
— Хурра-а-а! — ответили шеренги.
Лес безмолвствовал, свесив мокрые, искалеченные ветви, опустев. Русские ушли…
8
Табберт пристально, словно в первый раз, оглядывал темные воды реки, топкие луга, клинья соснового леса вдоль дороги, и грустная улыбка не сходила с губ. Гораздо приятнее было бы пройти эти долины в иное время, начисто забыв о субординации и экзерциции… Что с вами сталось, господин убежденный гуманист, почему на вас мундир, пропитанный порохом, куда вывели и куда еще выведут бесконечные ордер-марши? Говоря откровенно, ваша страсть — руны, высеченные в граните, ваше призвание — этнография, мирное, сладостное своей обыденностью дело… Ах, капитан, капитан!
По-прежнему частил дождь, гнал продрогших солдат под навес ветвей, безучастные ко всему лежали убитые, свои и чужие… Из глубины зарослей остроготцы выволокли раненого русского, при виде капитана остановились.
— Кто такой? — спросил Табберт.
— По нашивкам — офицер, — отрапортовал сержант. — Валялся без сознания у засеки. Вероятно, испробовал горячих королевских фрикаделек!
Солдаты захохотали. Русский шевельнулся, медленно открыл глаза, тихо, со стоном пробормотал что-то.
— Отправьте пленного в лазарет.
— Но, господин капитан…
— В лазарет! — повысил голос Табберт.
Остроготцы взяли на караул, — от берез, где уединился с картой король, рысью ехал генерал-адъютант Стенбок.
— Офицер? — еще издали крикнул он. — Какая удача! Мы, оказывается, совершенно не имеем сведений о неприятельских ордах!
— Он при смерти, ваше превосходительство…
— Любыми средствами принудьте его говорить! — Стенбок выразительно покрутил витой плетью. — Повторяю, любыми!
— Извините, меня ждет барон Гилленкрок.
— Черт с вами, вы свободны! — сдерживая бешенство, бросил Стенбок. — Сержант, поднимите русского на ноги, я сам учиню допрос. Быстрее!
Табберт отъехал, не оборачиваясь, приковав грустный взгляд к небу.
О, прекрасные валькирии, девы-лебеди, девы-тучи, летите вы, одетые в искрометную броню, с копьями-грозами в руках, направляя по воле бога Одина ход битв и распределяя жизнь и смерть между заклятыми врагами… Где упаду я, капитан поневоле, кто из вас подхватит мое бренное тело и унесет в таинственную Валгаллу, чтобы, верно, до конца всего сущего, прислуживать на пирах?..