Пассажиры начали собирать свои сумки, портфели, ноутбуки, газеты и журналы. Я выглянула из окна и осмотрела всю платформу. На ней не было никого, кто мог бы помочь мне сойти с поезда. «Без паники, Кас!» – сказала я себе. На нашем вокзале меня заверили, что меня обязательно встретят в конечном пункте моего путешествия. Я наблюдала, как люди выходили из вагонов и проходили сквозь заграждения.
Вагон опустел. Я открыла автоматические двери и расположилась перед самым выходом. К счастью, рядом с кабиной машиниста я заметила металлический пандус, и на платформе как раз появились люди в синей униформе.
– Извините! – окликнула я их.
– Да? – отозвался сотрудник, пивший чай из картонного стаканчика.
– Не могли бы вы мне помочь, пожалуйста? Мне нужен этот пандус, – объяснила я, указывая на необходимый мне предмет.
В этот момент в вагон начали заходить пассажиры.
Мужчины в униформе вернулись к обсуждению вчерашнего матча.
– Не могли бы вы установить пандус, чтобы я сошла? – спросила я, стараясь не кричать и не привлекать к себе внимание пассажиров. – Или перенести меня на платформу?
– Вы вроде молодая. Что, совсем не ходите? – спросил меня один из них.
Я отрицательно покачала головой.
– Извините, дорогуша, но мы не имеем на это права. Техника безопасности, все такое.
Меня охватила паника. В это время в вагон заходила пожилая пара, и я откатила кресло назад, уступая им дорогу. Но вместо того, чтобы отправиться на свои места, они остановились рядом со мной.
– Может быть, мы вам чем-то можем помочь? – спросил меня мужчина. Его волосы уже заметно поредели, зрение явно было слабовато, и я сомневалась, что он сможет поднять газету со стола. Его спутница была одета в цветастое летнее платье и легкие сандалии.
– Я первый раз путешествую на поезде, – пояснила я. – Начало не очень хорошее.
– Возьмешь кресло? – обратился мужчина к своей спутнице, поднимая меня на руки. Он оказался на удивление сильным.
– Тоже мне, техника безопасности, – пробормотал он себе под нос. – Тони Блэр должен ответить за такое.
– Как прошел день? – тут же спросила мама, как только я пересекла порог дома в тот вечер. Я заметила, что папа подавал ей знаки, что, очевидно, не все так уж радужно. – Как поездка?
– Нормально.
– Тебе кто-нибудь помог на вокзале?
Я кивнула.
– Мам, я очень устала. Я, наверное, лягу спать.
Но сначала я заехала на кухню, чтобы налить себе стакан воды. Мама последовала за мной.
– Ты хорошо провела время с Домом и Гаем? Как дела у Сары? Должно быть, здорово было поболтать с друзьями?
– Ага, – ответила я, едва сдерживая слезы.
Конечно, с одной стороны, я была рада снова увидеть Дома и Гая. Но, с другой стороны, мне было мучительно больно возвращаться в город, где я жила и училась, веселилась, сходила с ума от любви и свободы, где я была независимой и счастливой. Раньше это был мой дом.
Я сидела в своей спальне, затаив дыхание и сжимая в руках скальпель, который стащила из папиного кабинета. Моя встреча с Сарой началась с неловкого молчания, как это обычно бывает после долгой разлуки. Она спросила меня, какой столик мне больше нравится и не надо ли помочь мне повесить куртку на вешалку. Потом она суетилась вокруг стола, отодвигая лишний стул, чтобы освободить место для моего инвалидного кресла.
Я еще сильнее сжала ручку скальпеля.
Пока мы ждали заказанные напитки, мы не знали, что сказать друг другу, разговор явно не клеился. Раньше такие неловкие паузы у нас не возникали. Днем мы с Сарой были ботанами. Попивая черный кофе, мы обсуждали молекулы и генетику, научные открытия и разные части тела. А ночью мы становились завсегдатаями вечеринок в студенческом клубе «Туту», названном в честь Десмонда Туту[7], который некогда учился в Королевском колледже. Мы танцевали до упаду, а потом в три часа ночи возвращались домой, еле переставляя ноги, с пустыми бутылками водки в руках. Утром, едва продрав глаза, ползли на практику в больницу.
Сегодня мы разговаривали о моей поездке в Лондон и о меню, потратив целую вечность на выбор блюд и напитков. Сара спросила о моих родителях. А когда я попросила рассказать о предстоящей поездке на Гибралтар, она только и ответила, что в этом не было ничего особенного и что она просто хочет получить свидетельство о прохождении практики.
– А так, ничего интересного не происходит, – выпалила она, избегая моего взгляда.
Сара была самым счастливым и жизнерадостным человеком из всех, кого я знала. Мы с Шоном обожали ее за живость и непосредственность. Единственное, что меня раздражало, – это когда она по утрам пела в душе.
Но сегодня мне было нелегко находиться с ней рядом. Я не чувствовала никакой связи со своей старой подругой и хотела поскорее встретиться с Гаем и Домом. Мы понимали друг друга, могли вместе посмеяться и не испытывать неловкость в присутствии друг друга.
А потом Сара сказала, теребя ремешок своей сумочки:
– Я даже не знаю, как тебе сказать… Ах, Кас. – Она залпом допила оставшееся в ее бокале вино. – Шон…
Мне стало дурно. Вечер был окончательно испорчен.
– Шон встретил… он встречается с другой девушкой.
Сара подлила нам в бокалы вино из бутылки. Я была настолько шокирована, что не могла выдавить из себя ни слова. Конечно, рано или поздно он бы нашел себе другую девушку, но я не думала, что это случится так скоро.
– Кас, скажи что-нибудь.
– Кто она? – просипела я, ощущая в душе разрастающуюся пустоту.
– Ты ее не знаешь. Она на год младше.
Ну что ж, хотя бы выбрал себе пассию не из общих знакомых. И на том спасибо.
– Слушай, он сволочь, и я ненавижу его за то, как он с тобой обошелся. Мне даже смотреть на него противно. Ходит как будто ничего не случилось. Я чувствую себя такой виноватой перед тобой, Кас. Я не хочу общаться с ним в последний год нашей учебы. То есть моей учебы… О, господи. Ты поняла, что я имею в виду. – Сара начала путаться в словах. – Мне так тебя не хватает! Без тебя все совсем по-другому.
– Не надо. – Я схватила ее за руку. – Ты ни в чем не виновата. Мне тебя тоже страшно не хватает.
У меня было такое ощущение, что мы прощаемся навсегда.
Я приставила лезвие скальпеля к своему бедру и сделала глубокий продолговатый надрез. Я смотрела, как моя кровь струится по бледной коже. Мне хотелось знать, как глубоко я должна погрузить скальпель в свою плоть, чтобы хоть что-нибудь почувствовать. Все лучше, чем полное отсутствие чувств и пустота. Я услышала стук в дверь – это папа пришел пожелать мне спокойной ночи.
– Кас! – Он бросился ко мне и выхватил скальпель из моих рук. – Что ты, черт возьми, делаешь?
Он выбежал из моей комнаты. Я слышала, как он распахивал дверцы шкафчика в ванной. Баночки с таблетками посыпались на пол.
– Брен! – закричал он.
Мама стремительно взбежала по лестнице и влетела в мою комнату. Увидев кровь, она пошатнулась, но немедленно взяла себя в руки. Папа забежал в комнату с аптечкой в руках. Я наблюдала, как трясущимися руками они пытались остановить кровотечение. Потом мама дезинфицировала рану, и папа приподнял мою ногу, чтобы наложить повязку на бедро.
– Ножницы, – скомандовала мама. Папа передал ей их, и она быстро отрезала необходимое количество бинта. И через секунду она уже перевязывала мое бедро, натягивая каждый следующий слой повязки туже, чем предыдущий.
– Остановитесь, не надо! Я хочу умереть, – взмолилась я.
Мама бросила перевязку и, ничего не сказав, вышла из комнаты.
– Как мы можем тебе помочь, Кас? – спросил папа. – Скажи, что нам сделать.
И только тогда он заметил ворох изрезанной бумаги на полу – фотографии Шона, почти превращенные в пыль минувших дней.
Было одиннадцать часов вечера. После случившегося прошло два часа. С лестницы я могла видеть родителей, они сидели на кухне у окна. Папа обнимал маму и укачивал ее, как ребенка.
7
Десмонд Мпило Туту (род. 1931) – англиканский архиепископ Кейптаунский (первый чернокожий епископ в ЮАР), активный борец с апартеидом. Лауреат Нобелевской премии мира 1984 года.