– Скорее, Кас! Я умираю от жажды.
Вернувшись в спальню, я даю ему стакан воды.
– Лежебока. Сам что ли не мог сходить за водой?
– Мог… Но твои ножки проворнее.
Я надеваю обтягивающие джинсы, чёрные полуботинки и синий свитер Шона, чувствуя на себе его взгляд. Я затягиваю свои тёмно-русые волосы в тугой хвост.
– Ты прекрасна.
– Шон Ирвин, что ты хочешь?
– Ничего… Ну, может, страстного секса.
Я улыбаюсь, удивляясь, что сегодня с ним происходит.
– Куда ты? А как же прописанное лечение? Вернись в постель, – стонет он, протягивая ко мне руки.
– Надо купить молоко, хлеб и ещё что-нибудь поесть. Надо позавтракать перед отъездом.
Мои родители живут в Дорсете, семья Шона – в Дублине. Именно его ирландский акцент и привлёк меня, когда я встретила его однажды в студенческом кафе. Он мог бы зачитать телефонный справочник, и я бы всё равно впала в экстаз от его голоса. Ирландский акцент, отличное чувство юмора, голубые глаза – и я пропала.
Я беру свой кошелёк, сгребая в него остатки мелочи с трюмо.
– Как насчёт больших сэндвичей с беконом? Я почему-то очень хочу чего-нибудь жирного. Шон?
Я машу рукой перед его носом.
– Я люблю тебя, Кас.
– Что?
Я настолько поражена его внезапным признанием, что не могу выговорить ни слова. Мы встречаемся уже почти год, и Шон часто говорил «Мне нравится быть с тобой» или «Я люблю твою улыбку», а когда он говорит «Люблю заниматься с тобой сексом», я смеюсь и называю его старым романтиком.
– Я люблю тебя, – повторяет он.
Быстрым движением я сбрасываю ботинки и прыгаю на кровать. Шон стремительно стягивает с меня джинсы.
Как же холодно! Ослеплённая зимним солнцем, я иду по улице вдоль дороги. Наш дом в Пимлико[1] стоит на широком проспекте, и я уже привыкла к шуму и оживлённому дорожному движению. Я к этому привыкла, как к старым друзьям, которые всегда рядом.
Мне хочется петь, танцевать, и кричать на весь мир о своей любви.
Будто в тумане я направляюсь к переходу на светофоре, который сегодня кажется таким далёким. А мне так не хочется тратить время впустую – мысли о жареном беконе, горячем кофе и объятиях Шона слишком соблазнительны. Дорога почти пустая, и если я потороплюсь, то успею без проблем перебежать на противоположную сторону улицы.
– Кас! – слышу я голос Шона.
Я оборачиваюсь, поднимаю взгляд на наше окно на четвёртом этаже и вижу: Шон высунулся из окна и машет моим кошельком. Какая же я дура.
– Бросай его мне!
Мимо на полной скорости проносится машина, и мне к тому же приходится уворачиваться от двух бегунов на тротуаре.
Шон продолжает помахивать кошельком.
– Нам ещё нужен сахар! И сигареты!
– Ладно. Бросай!
Он медлил.
– Лучше я спущусь.
– Не надо. Собирай чемоданы!
Рейс Шона через несколько часов. Я нетерпеливо переступаю с ноги на ногу.
– Да бросай же!
Шон с размаха бросает мне кошелёк. Я подпрыгиваю, чтобы поймать его – он ударяется о мою ладонь, перелетает через плечо и падает на дорогу.
Я бегу подбирать его.
– Осторожно! – кричит Шон. Я останавливаюсь. Теперь я слышу его невнятные вопли.
Оглушительный сигнал автомобиля.
А дальше я ничего не помню.
1
Пять месяцев спустя
Я слышала, как она поднимается по лестнице – её выдавало позвякивание многочисленных золотых браслетов на запястьях.
Она задержалась перед закрытой дверью, собирая волю в кулак, чтобы войти в мою комнату. Наконец она вошла, и я тут же почувствовала терпкий запах ее духов с чрезмерным ароматом ванили.
– Доброе утро!
Она уверенно пересекла спальню, умело балансируя на высоченных шпильках. Сколько себя помню, ни разу не видела маму в балетках или кроссовках. Мотивировала она это тем, что Бог пожадничал и обделил её ростом.
– Какой замечательный день! – бодро воскликнула мама, раздвигая занавески и позволяя солнечному свету наполнить комнату. – Я подумала, может быть, пообедаем в пабе?
Заметив, что её идея не произвела на меня должного впечатления, она торопливо добавила:
1
Один из самых фешенебельных и дорогих районов в центре Лондона.