Служба подполковника проходила по дальним гарнизонам. Нигде командир не сачковал, налегая на хомут всей силой без остатка. Знали военные люди, что было за его плечами разное - подвиги, передряги, аварийные посадки, спасение людей. Хватанул он горячего изрядно, дела за ним числились громкие, но многие будут его помнить совсем за другое - за непоказушную заботу о солдатах.
Кто справлял нужду, выскочив ночью из теплой казармы в дощатый солдатский нужник при сорокашестиградусном по Цельсию морозе, тот поймет меня. Только он оценит подвиг командира, выбившего у начальства разрешение перестроить часть казармы под теплый солдатский туалет. Не вызывало у знающих его людей удивление и то, как подполковник лично, многократно присаживался и примеривался при проэктировании гальюна. Довел до каления казенного прораба, но сократил в результате своих экспериментов число "посадочных" мест, за счет расширения оных и возведения перегородок между "очками".
- Солдат, - сказал он, - хоть здесь должен отдохнуть от общения с себе подобными зверями.
***
Время начала службы выпало нам тревожное. В семидесяти километрах от взлетной полосы лежала граница, отделяющая советскую страну от многолюдья малорослых, непонятных человечков в одинаковой синей или зеленоватой унифицированной одежде. Странные, безликие существа судорожно сжимали в правой руке маленькую красную книжечку нелепых цитат толстомордого живого божества. Время от времени, по команде китайского политработника, руки дружно взметались к небу, а на наши головы обрушивался очередной поток проклятий и ругательств.
Вещающие из-за границы радиостанции соблазняли советских ревизионистов полным котелком рисовой каши и кружкой сладкого чая, передавая это идиотское предложение на полном серьезе в перерывах бесконечных революционных опер. На наших глазах толпы унифицированных людей гонялись за воробьями, другие толпы - месили глину, третьи - лили чугун в домашних доменных печечках. Для поддержания жизни соседей в тонусе, переодически через границу пытались прорваться тренированные, выносливые диверсионные группы, иногда крупные, чаще - в несколько человек. Отлично вооруженные, злые, жилистые, голодные, фанатичные террористы, способные за ночь пробежать, навьюченные поклажей и оружием, до сорока километров. Шла Великая Культурная Революция Китайской Народной Республики.
Совесткая граница была прикрыта системой укрепрайонов, минных полей, вкопанными по башни танками "ИС-3" выпуска конца второй мировой войны. Наклепанные Сталиным про запас и бесконечно устаревшие во времена Брежнева танки, лишенные двигателей, бетонировали, создавая узлы обороны. Подпиралась граница десятками развернутых и кадрированных, танковых и мотострелковых дивизий, эскадрильяими вертолетов, штурмовиков, истребителей и бомберов, системой складов, баз и трубопроводов.
Защищать и охранять было что. Олово, золото, хром, никель, руды, уголь - всё хранила забайкальская, неприметная и неприветливая с виду земля, покрытая панцирями мерзлоты и коварными топями солончаков.
***
Поднятый по тревоге наш вертолет обвешанный ПТУРСами, с полным боезапасом, завис, прикрывшись сопкой. Всматриваясь в изгиб дороги мы караулили похищенный диверсионной группой из ангара БМП последней модели. Нигде еще не виданный, никому не проданный, секретный, вооруженный зенитным ракетным комплексом. С полным боекомплектом. Угнавшая боевую машину группа с боем прорывалась на ту сторону. Трофей очень ждали за границей, поэтому обещано было много и прорыв был дерзкий и кровавый.
Расшвыряв огнем пушки и пулеметов, пытавшихся остановить его мотострелков, подбив погодя настигавшие его БТРы, БМП рвался за реку. Те, кто в нем сидел, ощущали силу и мощь новой машины, были готовы сразиться с нашими устаревшими вертушками, защищенными не броней, а тонким дюралем, вооруженными ПТУРСами, предназначенными для поражения тихоходных, послевоенного образца китайских танков. Теперь вертолету противостояла скростной как легковушка, маневренная, ощетинившаяся стволами и ракетами машина нового поколения, управляемая решительными, готовыми на все профессионалами. Люди рискнувшие похитить БМП, понимали, что их ждет в случае неудачи, как по ту, так и по эту сторону границы. А главное были фанатиками, воспитанными Великим Кормчим.
Командир на работу по этой цели поднял по тревоге только свой вертолет. Экипаж должен был рискнуть жизнью, и подполковник знал истинную меру этого риска.
Перед тем как занять позицию для одного, отпущенного судьбой залпа, мы стригли небо над степью. Летели сторонними зрителями сбоку от косых шлейфов пыли БМП и гонящихся за ним БТРов. На наших глазах пустил чадящий дым из с рапахнутых люков самый резвый из охотников. Встал, боднув землю, на горелых ободах, разбросал по желтой траве плоские, будто вырезанные из серой жести, фигурки экипажа.
Видели, легко обгоняя, спешащие из всех сил на полном газу танки, стелющие по степи грязные клочья дизельной копоти, но не успевающие перекрыть затаившуюся в ожидании границу. Ее уязвимый, не законченный инженерным оборудованием, оголенный участок за последней сопкой перед узкой полоской реки. Наш вертолет спешил к этой сопке, не отвечая на начальственный мат в эфире, не поддаваясь на угрозы парторга и особиста, на истошные обвинения в трусости, на истеричные приказы немедленно открыть огонь.
Командир рисковал, выйдя из-за сопки в лоб БМПешке, но этот риск был рассчитан и оправдан. Вертолет выскочил перед похитителями словно черт из шкатулки и всадил свои ПТУРСы в цель в тот момент когда те, внутри, опъяненые успехом, орали в лорингофоны шлемов о великой победе над ревизионистами.
БМПешка, проглотив словно в замедленном кино, каплеобразные в полете тела ракетных снарядов, еще секунду двигалась, не меняя формы и направления движения. Бесконечно длинную секунду внутри БМП ещё орали и казалось, что труд наш напрасен. Нервы казалось вибрировали от напряжения в ожидании следующего мгновения, в течении которого последует ответный удар ЗРК "Стрела" и снесет нас на склон сопки, сминая словно консервную банку фюзеляж, рассыпая в стеклянную пудру триплекса кокпита, раскидывая нелепо в разные стороны лопасти винтов, рубящих в последнем усилии словно гигантская мясорубка, фарш из тел людей и металла машины, заливая всё это соусом масел и топливом из пропоротых баков.
По истечении последней, отпущенной судьбой секунды, беглая БМП вдруг вспухла оранжевым шаром внутреннего разрыва, откинула в сторону гусеницы, распустив их на металлические дробные ленты, скинула на бок башню со спичкой ствола, вывернула наружу броневые лючки, накладки, наконец замерла, горя и пачкая жирным дымом нежную, как на полотнах китайских старинных художников, голубизну неба.
Командир не посадил машину рядом , не стал кружить над падалью, проверяя свою работу. Он поступил как спокойный, надежный профессионал. Мы чуть подвернули и с набором высоты пошли домой в отряд. Подполковник уходил в отпуск и не собирался задерживаться, размениваться на мелочи, предоставя начальству разбираться кого и как награждать или наоборот, наказывать. Только по прилете, стягивая шлемофон с потной головы, буркнул, предотвращая возможные восторги любопытствующих, мол уничтожение собственной техники не является геройской победой.
Уходя в отпуск, командир всегда оставлял за себя начштаба, да ни один замполит и не рвался побывать в его шкуре. Начштаба, майор Иванов, хоть сам не летал, но офицером был настоящим, до мозга костей, и уважением пользовался стопроцентным за кристальную честность, за грамотность, да за все, что являло его человеческую сущность. Майор требовал от нас соблюдения формы одежды, и первым выполнял это требование до мелочей. В отличии от нас, "разгильдяев", начштаба можно было направлять на строевой смотр в любую произвольно выбранную минуту нахождения в части - всегда выбрит, перетянут ремнями портупеи, а складки брюк наглажены так, что казалось о них можно порезаться.
Майор знал и любил Устав, спокойно жил в соотвествии с ним, понимая его как кодекс чести воина, не допускающий толкований и разночтений. Жизнь принесла майору если не любовь, то полное, безграничное уважение сослуживцев, даже тех, кто вообще ничего и никого не признавал, лишь только силу или угрозу сурового дисциплинарного наказания.