В ответ я выдал что-то очень дипломатически-тактичное, настраивающее на позитивные контакты и продуктивное сотрудничество. Абдулкарим ввернул вежливую фразу в цветистом восточном стиле, и можно было поставить галочку – контакт установлен, переходим собственно к разговору.
На столике перед нами были экзотические фрукты и запотевший кувшин полусладкого недурственного вина. Обстановка была располагающая и расхолаживающая. Но расслабиться я не мог – меня волновало, что такого нам хотел поведать генеральный прокурор, для чего пришлось лететь час на вертолёте, лишь бы избежать чужих ушей.
– Все эти разговоры о врождённом неравенстве, – завёл хозяин яхты разговор издалека. – Ведь всё относительно. По большому счёту мы одинаковы вне зависимости от цвета кожи, волос или ботинок. Нельзя слишком сильно погружаться в предубеждения и забывать о том, что мы люди. И что суть каждого из нас – это неугасимая искорка вселенского пламени.
– Воистину так, почтенный законник, – поклонился Абдулкарим.
– Пусть духи и создали одних немножко совершеннее других, но это не повод рубить мечом. К сожалению, судья Рукомук Хитросплетённый всего лишь раб расовых стереотипов. Он слишком импульсивен и старомоден.
Абдулкарим кивнул согласно и воскликнул:
– Разрешите выразить обилие наших чувств и мыслей лаконичным языком моих доблестных предков?
– Пожалуйста, – согласился Генеральный прокурор.
– Закрыли нашего Тима по беспределу. И судья – волчара позорный!
– Вынужден согласиться с вашим смелым, но справедливым суждением. Но сделанного не изменить. Мы попали в прецедентную ловушку. Вы ведь в курсе, что теоретически ситуацию может изменить меморандум с подписями президента, судьи и прокурора?
– И мы хотим этого добиться.
– Не добьётесь. Это совершенно невозможно.
– Почему? – прищурился я.
– Можно немного лирики?
– Можно даже романтики.
– Что такое правовая система? Правовая система – это мышцы и жир государства. Если она перетяжелена, то весь организм становится неповоротливым и неуклюжим, а порой и вообще неподвижным. Иногда законы начинают перерождаться в злокачественные клетки – вроде они похожи на настоящие клетки, но пожирают организм изнутри и удаляются только хирургическим вмешательством. А хирургия – это очень плохо.
– Это революция, – кивнул я.
– Иногда да… Наша система очень сильно перегружена. Прецедентами, созданными по блажи судей. Безумными региональными законами типа ареста за езду на трёхколёсном велосипеде со скоростью больше ста километров в час или за распитие спирта из ведра. Творчеством верховных законодателей, каждый из которых мечтает угодить и избирателями, и тем, кто ему давал деньги на выборы. Так что по идее мы вообще не должны двигаться.
Я вспомнил анализ нашего компьютера текущей ситуации, который полностью совпадал со словами прокурора. И кивнул:
– Нам тоже это приходило в голову.
– Мы бы уже лежали на боку. Если бы не костыли.
– Какие костыли?
– Вы знаете, какую главную угрозу для общества озвучивает наш Демократический вождь? Правильно, коррупция. Ей объявлена беспощадная война. Она наказывается ссылкой на добычу водорослей. И всё равно, практически все чиновники в ней участвуют. Почему все? Где достойные подражания исключения в виде бескомпромиссных борцов за закон и порядок?
– А их совсем нет? – огорчился Абдулкарим.
– Не замечены. Причина в том, что кроме писанных законов существует устная правовая традиция.
– Что?!
– У нас закон существует в двух традициях – письменный, который принимается выборными депутатами на разных уровнях. Другой передаётся из уст в уста. И какой важнее?.. Конечно, важнее устная традиция. Это, как у вас говорят на Земле, отражение общественного коллективного бессознательно. Это и есть те самые костыли!
– И устный закон гласит, что можно и нужно брать мзду? – недоверчиво осведомился Абдулкарим.
– Он гласит, что существуют неписанные правила взаимоотношений между людьми, чиновниками. И так уже получилось, что судебная и прокурорская власть принадлежит враждующим политическим кланам.
– И что дальше? – нетерпеливо спросил я.
– А дальше – предложи вы любую сумму, скупите всех и вся, но на одной бумаги подписи Верховного судьи и Генерального прокурора не появится. Таковы неписанные правила.
– И ничего тут не сделать? – нахмурился я.
– Тут – ничего…
Что же получалось! Генеральный прокурор объявил, что очень хочет нам помочь. И не может. Вот и вся конспирология. И стоило для этого трястись в вертолёте и бороться с прослушивающими устройствами, уходить о наблюдения?